С Юрием Семиным Васильков тащил «Локомотив» в высшую лигу, с Олегом Романцевым выигрывал его первое союзное чемпионство и все девять российских. В свои 65 Васильков выглядит не заслуженным ветераном, а человеком, размеренно устраивающим новую жизнь. На Василькове – куртка Tommy Hilfiger и черный casual костюм. Юрий Сергеевич приезжает на интервью сразу после воскресного матча «Спартака» против «Анжи».

– Как только я закончил доблестную эпопею в «Спартаке», зажил наконец спокойно. Чтобы много десятилетий работать спортивным врачом, нужно иметь не только здоровье, но и железные нервы. Звали в немосковские команды, но я сказал себе: хватит. Неожиданно на меня вышли теннисисты. Еще работая с Романцевым, часто видел в его кабинете, как он любит смотреть теннис. Мне теннис был непонятен, но ко мне обратилась молодая девчонка, Весна Манасиева – и я вместо 30 футболистов стал летать по миру с ней одной.

Когда мы начинали, она была 163-й ракеткой мира, затем потихоньку вошли в сотню. У Весны не все спокойно со здоровьем, перенесла воспаление легких, каждую неделю получала какую-то микротравму. Потом она вышла замуж и стала Весной Долонц – ее мужа я когда-то лечил после автокатастрофы. Отец Весны – серб – и она приняла сербское гражданство, хотя родилась в Москве. А больше года назад мне позвонили – откуда бы вы думали – из банковской структуры. Спрашивают: «Вы Васильков? Не хотите работать в нашем банке?»

- А вы?

– Опешил: «А что делать? Охранять я не умею, деньги считать – тоже». Оказалось, Герман Греф проводит Банкиаду, в которой участвует 2000 человек со всех банков страны. Я стал отвечать за здоровье сотрудников московского банка. На моей совести было 83 спортсмена. Весной полетели в Ханты-Мансийск, на зимнюю Банкиаду – горные лыжи, коньки, биатлон. Там тоже есть травмы и я здорово пригодился. Но недавно позвонила Весна: «Хочу, чтоб вы снова со мной полетали». На днях оформляю шенген – лечу в Париж на «Ролан Гаррос». Влюбился в женский теннис. Наблюдаю за нашей красавицей Машей Шараповой: да, американизирована, но она молодец, поднимает российский флаг.

- А с мужем Весны когда познакомились?

– Арсену Долонцу помог, еще возглавляя медицину «Спартака». Арсен прекрасно знает английский, помогает с переводами. Нам, врачам старой гвардии, никак не дается английский язык. Я каждый год покупаю новый словарь, но после рождества он куда-то исчезает.



- В чьей компании смотрели «Спартак» – «Анжи»?

– Приехал полечить колено актеру Владимиру Новикову, который снимался в «Государственной границе», а пару лет назад сыграл Ельцина. Попили чаю, посмотрели матч. Новиков равнодушен к футболу, назвал игроков долларовыми миллионерами. Ответил ему: «А ты побегай, как они». Сейчас вот унесли Эменике, по-моему, это серьезно. Сейчас буду звонить, узнавать, что с ним.

- Дружба с актерами – эхо работы в «Спартаке»?

– Да, талисманом «Спартака» всегда был Александр Фатюшин. За «Динамо» болела элита – писатели высокого полета. За «Торпедо» – работники ЗИЛа. За ЦСКА – понятно кто. Поработав в «Спартаке», я понял, почему его прозвали народной командой: куда ни прилечу, гаишники до сих пор считают меня доктором «Спартака» – хотя уже четыре года там не работаю. «Спартак» всегда был раздражителем для власти. С ним не уснешь – то взлет, то посадка. Это привито Николаем Петровичем Старостиным, который придумал «Спартак». Маслаченко здорово сказал: «Старостину удалось протянуть сквозь советские годы свой маленький кооператив под названием «Спартак».

- Вы были близки со Старостиным?

– В последние годы он прибаливал, я много с ним общался. Николай Петрович не любил лекарства, называл их пилюлями. Но приходилось у меня лечить простуды. Когда команда отправлялась отдыхать, мы садились с ним чаевничать. Старостин рассказывал, как в начале сороковых за ним пришли ночью, осветили фонарями: «Вы Старостин? Собирайтесь». И когда его допрашивали, он говорил: «Можете запретить мне все, но не запретите думать». Человек сильной воли. Представьте себе, даже в преклонном возрасте он часто ездил на работу на метро и никогда не садился в вагоне. Все время на ногах. Таких людей уже нет.

Старостин говорил, что еще до революции 1917 года закончил финансовую школу. У него была красивейшая подпись и, когда он расписался в получении аттестата, чиновник буркнул: «Не по чину подпись». Это ж надо додуматься – еще при царе. Другой был случай – ехали как-то в машине, Старостин показал мне на Лубянку, где еще Дзержинский стоял: «Вот там на крыше я нагуливал аппетит». Мы этого не знаем, но оказывается там есть прогулочная камера.

- Каким он запомнился руководителем?

– Старостин очень любил футболистов. Всегда их защищал, даже если у них случались неудачи. Очень деликатен, воспитан. Смотрел на нового игрока, которого привозили в Тарасовку, и выносил вердикт: «Доктор, этот пирог ни с чем» – значит, игрок посредственный. Старостин заслуживает того, чтобы написать о нем огромную книгу – с воспоминаниями Романцева, Василькова, Хаджи, которым сидел с ним в одном кабинете. На днях встречаюсь с Олегом Ивановичем, напомню ему об этом.

- По какому поводу встречаетесь?

– Собираемся 30-го в Калужскую область. У нас там домик, сторож, собаки, кошки. Можем там спокойно находиться в тишине на берегу реки. Такое ощущение, что мы не за 200 км от Москвы, а за несколько тысяч. Там моя малая родина. Многие меня помнят.

- Вы ведь родились в Риге?

– Да, я же сын военно-морского офицера. Сначала Прибалтика, город Балтийск, где собирали с братом янтарь, затем московская школа номер 234, вот тут недалеко [от станции метро «Сокол»], где пошел в первый класс. Заканчивал учебу в Мосальске Калужской области. Отец очень гордился тем, что на военных кораблях «Свердлов» и «Орджоникидзе» ходил короновать королеву. Судьба и меня вела к морю. Поступил в Смоленский медицинский институт, а там – военно-морская кафедра. Но отец сказал: «Я отслужил за себя, за тебя и за твоих детей». Наверное, он был прав.

- И чем занялись в Смоленске?

– Скоростными видами подводного плавания. Недавно позвонил смоленский приятель: оказывается, в бассейне «Дельфин» установили мемориальную доску. «Люди, поднимавшие подводный спорт в Смоленске»: и на первой строке – Васильков. Если занесет туда, даже интересно посмотреть.

Позже увлекся подводной охотой. И сейчас ныряю, благо здоровье позволяет. Вот жду чистой воды, должна быть после 20 мая. Угра – самая красивая река. Люблю наши русские реки, где нет заводов. И то – стрелять рыбу уже не хочется, охота просто посмотреть, что в этом тихом мире делается. А рыбу можно спокойно в магазине купить. Азарта уже нет. Ныряю для здоровья и чтобы пофотографировать. Сейчас с экологией тяжело – на рыбу наступают браконьеры с электроудочками.

- Ныряете только летом?

– Я начитался книг, что можно стрелять рыбу зимой. В 2000 году, накупив доспехов, стал нырять. Вижу – мертвое дно. Декабрьское состояние реки, никакой растительности. Но я не учел, что быстрина заканчивается и через 500 метров начинается запаянный лед. Когда я головой стукнулся о верхнюю кромку льду, понял, что стремнина идет под лед. Чувствовал, что могу погибнуть, но я в книгах читал – главное, не растеряться. Маска, трубка, ружье полетели в сторону. Застежка пояса перешла в область поясницы. Руки были ледяные и деревянели. Не чувствовал пряжку, чтобы сбросить грузовой пояс. Потихоньку, потихоньку по кромке льда прибился к берегу. Ребята бросили веревку. Три ночи потом не спал – только смотрел в потолок. С тех пор зимой не ныряю.

- Главная добыча?

– Лет пять назад щука попалась хорошая. Привез в «Спартак», когда там еще Владимир Федотов работал, подарил кому-то из персонала. Весила около пяти с половиной килограмм. Мы ее крокодилом называли. Для русских рек – мощная щука.

- Как начиналась ваша медицинская карьера?

– Оперировать меня учили в Калуге. Потом поехал работать самостоятельно в районную больницу, где мне привозили людей ночью и я должен был оперировать любую травму. Иначе – сразу к прокурору. В молодости это было интересно. В первое же дежурство привозят – я почему-то запомнил ее имя – Валентину Полканову, заведующую магазином в деревне Адамовка. Муж, участник войны, приревновав ее, в своем хозяйском дворе прострелил женщине левое плечо и грудную клетку. Двойным зарядом он прорубил ей весь плечевой сустав. Всю ночь ей занимался. Спас, но у нее стал отсутствовать один костный фрагмент. Левую руку она могла только притягивать правой. Я гордился этой операцией. Сразу понял, куда я попал. Потом были аппендициты, язвы.

– Захватывающе.

– Было интересно, но там очень дружили с водкой. Я понял, что надо бежать. Водка заполняла весь рабочий день. Иногда поступали предложения: «А почему бы с утра не выпить? Не болит ли голова у доктора?» Отвечал: «Ребят, идите далеко». Судьба занесла ко мне на практику студентку, Ирину Васильевну. Помогала на операциях – да так, что и сама могла оперировать, но пятикурсницам было нельзя. Впоследствии она стала моей женой. Сыграли свадьбу в 1976 году и я опять уехал в Мосальск. Как-то боялся Москвы. Она говорит: «Ты зачем женился-то? Приезжай обратно».

- Вернулись?

– В начале 77-го снова приехал в Москву. Стал искать работу. Февраль, снегопад, пурга. Тогда мода пошла на космическую медицину. Пришел к руководителю, он спрашивает: «Какая у вас ученая степень?» – «Какая у меня может быть ученая степень, если я деревенский хирург?» Позже встретил в спортивном медицинском центре небольшого человечка: «Мне нужно главного врача». – «Я главный врач». Это был Лев Николаевич Марков, интереснейший человек. Главный специалист по спортивной медицине Мосгорисполкома. Спросил меня: «Что вы можете?» – «Все, что надо». Он поглядел на меня: «А мои только коленки умеют лечить». На следующий день я заступил на работу – никто меня не протежировал.

- Надолго там задержались?

– Проработал 4 года – в основном мениски да ахиллы. Заскучал, наблюдая за спортсменами, которые передвигаются по миру. Я же сам себя представлял врачом военно-морского корабля, либо где-то там, где есть охота к перемене мест. Ко мне ходили футболисты, хоккеисты. И потихоньку я решил перейти в спортивную команду. Было тревожно, но интересно – есть микроколлектив, у тебя пара чемоданов, а вместо халата – спортивный костюм.

- Кого из хоккеистов лечили?

– Сашу Мальцева. Приходит ко мне: «Меня Тихонов заставляет тренироваться, а я не могу – болит. Мне в Голландии ударили торцом клюшки в бок». Простой снимок ничего не показывал. Сделали боковой: четко увидели два сломанных ребра. Саша обрадовался, что наконец нашли источник боли. На несколько игр я даже ездил с ним и поразился быстрому калейдоскопу движений. На стадионе-то еще видишь шайбу, но по телевизору, согласитесь, ее не всегда и разглядишь. Я выбрал футбол и пошел в «Локомотив».



- Первые впечатления?

– Прихожу в «Локомотив» в 1981 году и мне рассказывают: «У нас в команде будет Георгий Ярцев». А мне казалось, что Ярцев – это фигура размером вот с это здание [показывает на Триумф Палас]. А в реальности – приходит интересный человек, веселый, с шутками, прибаутками. Чуть пониже меня ростом. Подружились. Нас с ним судьба едва не свела в Смоленске. Я был студентом с батоном в кармане и смотрел, как он играет за «Искру». У меня в «Локомотиве» его травмы замучили. Сильно подвернул голеностоп, сломал палец. Стал играть в гипсе.

- Самая тяжелая травма игрока в вашей докторской карьере?

– Жуткий случай произошел 3 мая 1987 года. Полузащитник «Локомотива» Евгений Дрожжин шел на скорости, на протыке, а игрок «Ротора» двумя ногами прыгнул ему на опорную. Произошел жуткий косо-спиральный многооскольчатый перелом правой голени. Отвезли в хирургию, прооперировали. Собрали кости вместе. Но осколки прорубили сосуды. Встал вопрос об ампутации. Но если б мы не сохранили Жене ногу, я бы просто ушел из профессии. Никак нельзя было такого допустить. Выходили на уровень министра путей сообщений и здравоохранения.

Ногу спасли, она стала выполнять опорную функцию. Раз в пять лет Женя ездит к моему немецкому другу Пфайферу, который делает ему поддерживающий протез из кожи. Евгению нужно орден дать за то, сколько он перенес операций – ему ведь в ходе одной из них еще и желтуху занесли. Помогали ему как могли, добывали деньги. Юрий Палыч Семин до сих пор ему помогает. Я всегда хотел найти человека, который нанес Жене такую травму, но он куда-то исчез. Бог ему судья.

- Каким остался в памяти Александр Севидов, ваш первый тренер?

– Севидов был жуткий шахматист. Мне сразу шепнули: «Не вздумай у него выигрывать. Иначе ему становится плохо». Когда он кому-то проигрывал, он страшно ругался. Однажды, правда, я выиграл у него на свою голову. Севидов был эстет, понимал музыку, слушал джаз. Жалко, он был болезненным человеком. Приходилось возить с собой походную аптеку. Сказывались заболевания, перенесенные в детстве. Прекрасный тренер – в Киеве раскрыл Олега Блохина. Когда его сын, Юрий, играл в «Спартаке», вся Москва ходила на него. Сан Саныч – мой учитель в спортивном деле.

- Почему с первой попытки провели в «Локомотиве» только два года?

– Придя в «Локомотив», я думал, что ко мне будут стучаться, но пришлось привыкать к тому, что уже я должен был стучаться к футболистам. Перестраивался. Севидова обязали за два года выйти в высшую лигу. Не вышел, его сняли. Прихожу из отпуска – новый тренер приводит своего врача. Звоню Севидову, он мне: «Не может быть, чтобы вас тоже уволили. Подождите». Через пару дней перезванивает: «Вас ожидает Бесков». Сан Саныч, видя мою работу, набрал Константин Иваныча и сказал: «Доктора надо забрать».

- Знакомство с Бесковым запомнили?

– Пришел к нему зимой. Он сразу спросил: «Выпивать будем?» Говорю: «Нет». Подумал: наверное, проверка. Хотя я мог и выпить с ним. Поговорили за жизнь. Рассказал ему, кем был мой отец. Бесков удивился, что мой отец не только моряк, но и глава охотобщества в Мосальске. Спросил: «А знаете, кем был отец Старостина?» – «Нет» – «Главным егерем его императорского величества».

- И как работалось с Бесковым?

– Своим авторитетом он подавлял любого. Что бы я ни докладывал, у него все это было. Любая травма. Старался всю команду в течении года держать в напряжении. Это был диктат – «футбольный Сталин». В определенной фазе это здорово, когда футболист знает свою задачу и выполняет ее. Но человек не может 11 месяцев находиться в напряжении – в том числе доктор. Поработав так пару лет, я сказал: «Константин Иваныч, можно я вернусь в свою добрую команду – «Локомотив»?» Его как раз Семин возглавил.

За три года вышли в высшую лигу. Недавно был в вип-зоне «Локомотива» – меня там уже забыли. Это спорт – так и должно быть: столько лет прошло. Может, только где-то в углу висит фотография с Севидовым. На «Локомотиве» меня узнают уже только как доктора «Спартака».

- Как во второй половине восьмидесятых относились к «Локомотиву»?

– Все в Москве считали, что это пятая нога собаки, пятое колесо машины и так далее. На наши матчи приходило сто болельщиков и сто родственников. Команда была крайне непопулярна. Но министр нам напоминал: «Мы главная кровеносная система страна и будьте любезны: за вас болеют 4,5 миллиона железнодорожников».

- Как наградили за выход в высшую лигу?

– Мне и Семину вручили орден почетного железнодорожника. До сих пор им не пользовался, хотя мечтаю. В «Спартаке» ребята разводили: «Выбежишь с этим орденом на майке – мы тебе тысячу долларов дадим». Думаю, тысяча – это хорошо, но вдруг кто-то сфотографирует. Мне за это хулиганство от Романцева та-а-ак попадет. Нет, ну представьте, что я (!) в «Спартаке» (!!) побегу к травмированному футболисту с орденом почетного железнодорожника! Не рискнул. Вот такой был юмор в «Спартаке». Снимали напряжение, разряжались.

- Кто же вас так соблазнял?

– Вся эта банда: Баранов, Титов, Тихонов, Цымбаларь, Мамедов, Робсон. Самая симпатичная компания в моей жизни. Все знали, за что боролись. Щелкали эти чемпионаты только так. Играли достойно – никаких кривых историй.

При Бескове был диктат, а Романцев шел в ногу со временем, устраивал разрядку игрокам. Я теперь понимаю, откуда большинство травм. Сегодня вот упал Эменике – но ведь он почти год находился в жутком стрессе. Одна травма, другая, Турция достает, хочет посадить. Такой переплет – и тут пожалуйста. Когда человек находится под таким давлением – жди травмы.

- Как Романцев снимал напряжение?

– Был случай – я такого не ожидал от Романцева. Он всегда выглядел суровым человеком, а тут заканчиваю взвешивать игроков, готовлюсь к короткому докладу. Подходит Романцев с каменным выражением лица. Говорит: «Давай двоих еще раз взвесим». Ставит Цымбаларя и Мамедова. У каждого по 5 лишних килограммов. У меня ощущение – будто из космоса прилетел. Ничего понять не могу. 5 минут назад было 70 кг – сейчас 75,5. Что, они успели позавтракать? Не бывает же такого. Романцев выдает: «Ну что, надо нашего доктора наказывать». Думаю: ну я попал.

- Да уж.

– Тут издалека мне Андрюха Пятницкий подмигнул. Я понял, что меня «везут». Оказалось, они под майку надели грузовые пояса. Из фитнеса их притащили, жулики. Хотя я и догадывался: Цымбаларь с Мамедовым становились на весы без улыбочек, но как будто нашкодившие. Иваныч всегда замечал, когда команда закисала. Подморгнет мне: «Давай что-нибудь устроим».

Однажды устроили забеги. Видеоператор с чемоданом, доктор с чемоданом, сапожник с тяжелым кейсом и массажист с двумя сумочками. У меня чемодан самый тяжелый. К финишу пришел предпоследним. Команда хохотала. Такое вот мини-шоу для команды. Без таких послаблений невозможно. Когда на сборах грузят по три тренировки в день плюс зарядки или теория, игроки еле ноги ворочают, доходят до номера и падают. Шутками мы снимали чудовищный стресс.

– Как еще игроки разводили?

– Идем в декабре мимо бассейна с Тихоновым, Титовым и Барановым. Они мне: «Прыгнешь с чемоданом? Тысяча долларов». Мне-то все равно – я ж подводник, но за чемодан опасался – он хоть и запечатан, но там же столько медикаментов. «Ну вас на фиг», – отвечаю. Эх, счастливое время, когда было полное взаимопонимание в цепочке тренер – врач – игрок. Врач для тренера – основной помощник.



- Как Робсон адаптировался к команде?

– Моя компания его приняла. Брали его в охапку, водили в ресторан, когда гуляли. А он рубаха-парень, сразу стал русский изучать. Приняли его в свою стаю. Он стал нашим, хоть и темнокожим, но почти русским. С Маркао был уже сложнее. Когда два иностранца в команде – это еще здорово, но когда их двадцать!.. Тогда труба – я в таких условиях не работаю. Даже если сейчас позовут куда-то.

- Настолько скверные воспоминания?

– Сначала в «Спартак» везли, что попало – восьмой сорт. Потом задумались, повезли штучных игроков. Но кого бы ни привозили – его ж надо обязательно проверить. Сколько бы тебе по телефону ни говорили, что он здоров, ты должен поставить последнюю точку перед шефом: «Он может играть». А в «Спартак» брали котов в мешке.

- Например?

– Привели бразильца Алешандре: я сразу по его физиономии понял, что у него неприятие тренировок. 28 минут позанимался, сломался и больше в «Спартаке» не появлялся. Начал судиться с Романцевым, со мной – но это смешно было. Как будто это мы ему травму нанесли. Нам же тогда, во времена дикого капитализма, напели, что это идеальный игрок. Хорошо Олег Иванович понял, что его никуда заявлять не нужно.

- Чем больше всего раздражали иностранцы в начале нулевых?

– Нытьем: смотрят на снег, на лед, впадают в шок. Мелкая травма, просятся в Бразилию: «У меня там личный врач» – а я могу ту же травму вылечить за неделю. И их жалели, гладили по головке за моей спиной. Как только люди сверху начинали помогать нам лечить игроков, начинался бардак, дурдом на колесах. А когда в команде появляется нервозность, она рассыпается. Нытиков среди иностранцев всегда хватало. Русский парень если заноет и ноги где-то подожмет – ему в душе могут и по физиономии заехать. Олег Иванович хорошо гасил звездную болезнь – сажал в запас и все.

- Что произошло со «Спартаком» при Червиченко?

– Он мечтал создать суперклуб, но пошла какая-то торопиловка. Везли игроков «дай боже, что тебе негоже». Я разделял стремления Червиченко, но, видимо, знаний ему не хватало. А сейчас он доказывает, что был интересным президентом. Гинер ведь тоже в «Спартак» стучался – его не взяли. Попал бы к нам Гинер – наверное, все бы иначе сложилось.

- Вы ведь работали в сборной, когда Титов с Ковтуном попались на допинге?

– После ухода Романцева из «Спартака» я перешел в «Динамо», а чуть позже Ярцев позвал в сборную. У нас с Андреем Гришановым был закон: как только сборная собирается – мы берем биопробу. Утром берем, вечером узнаем результаты. Пришла подшивка: двое попались. А я как раз был сильно обижен на ЦСКА: думаю, ну, сейчас мы поймаем коней. Сейчас найдем что-то у Сережки Игнашевича или Березуцких. Черта с два лысого: оказалось, Титов и Ковтун. Мои.

Эх, не ушел бы я из «Спартака», ничего бы не было. Никогда бы я этот бромантан не подпустил и близко к команде. Из-за незнания тонкостей фармакологии ошиблись врачи, пришедшие в «Спартак» вместо меня. Жалко, конечно, что к ребятам на всю жизнь это слово «бромантан» прилепили.

- А почему обижались на армейцев?

– Они же «Спартак» шлепали тогда, душили: как машины носились. Думал, что-то у них не так. Если серьезно, я о ЦСКА очень хорошего мнения. Ребята до сих пор на коне. Сережка, Березуцкие, Акинфеев – они ж все у меня в сборной были. Нормальные ребята.

Когда с Романцевым воссоединились в «Динамо», могли нырнуть в первую лигу, но спаслись. Сыграли с ЦСКА на жилах вничью. ЦСКА не стал чемпионом, пропустив вперед «Локомотив». Юрий Палыч обещал нам тогда поляну накрыть.

- Дальше в «Динамо» было уже менее радостно?

– Повезли великих португальцев. Стал лечить туберкулезника Тиаго Силву. Сейчас пишут, что я спас его – а я просто выполнял свою работу, мне помогали люди, лечащие туберкулез. Не я спас, а русская медицина. Всех этих португалоговорящих ребят привезли на сбор, посмотреть, прокатать. А у Тиаго температура, перхает постоянно – я два дня бился, ничего не получалось. Подхожу к Олегу Ивановичу: «С Тиаго что-то серьезное». А я же очень боялся, что в команду может проникнуть СПИД.

Повез Тиаго в Лиссабон и на снимках увидел дорожки в правом легком, палочки коха – гематогенно-диссеминированный туберкулез. Легкое поражено полностью и открытая форма. Давность заболевания – 8-10 месяцев. То есть он заболел задолго до «Динамо». Пришлось срочно отправлять его в Россию. Команду успел проверить на флюрограмме – слава богу, контакта ни с кем не было. Туберкулез в команду не прошел. Один я не профотографировался, потому что находился с больным. Но я чувствовал, что врачей это не берет. Рад, что Тиаго теперь мощно играет в сборной Бразилии и ПСЖ. Хотя он нас, наверное, уже забыл.

- С кем еще намучились?

– Дерлей – хороший парень, активный, позитивный, но он был уже отыгранный. Я его обследовал и выяснилось, что он перенес операцию передней крестообразной связки и в «Порту» его выпустили на Лигу чемпионов через 4,5 месяца. Я понял, что его просто торопили, гнали в атаку. Я видел, что колено плохое, опухает, делали инъекции.

- Чем португальцы поражали?

– Их всех расселили в коттеджи. Навезли табор: тещ, животных. Один из них позвонил мне как-то ночью. Сейчас расскажу, зачем – вы упадете. Говорит: «У моей кошки нужно принять роды». Они наверное вообще не соображали, куда попали. Тогда я понял, что мне в этой команде больше работать не хочется. А накануне как раз Романцев попросился на отдых. В общем, не стал я принимать роды у кошки и пошел в клуб за документами. Вскоре Григорьич [Владимир Федотов] снова зазвал в «Спартак».


Юрий Васильков приводит в чувство Валерия Карпина

- Сильно «Спартак» изменился за время вашей отлучки в «Динамо»?

– Смотрю: Вовка Быстров, едва оттренировавшись, берет наушники и играется во что-то – на пятом, на десятом уровне. Я ему: «Володь, надо душ принять». Отмахивается: «Доктор, потом». Пошла ненормативная лексика от других игроков. У Романцева такое немыслимо было. Игроки стали богатые – смотрят на меня: «Доктор, почему ты такой умный и такой бедный?». Шкала ценностей поменялась. Игроку в лоб ничего сказать нельзя – он тебя пошлет и нажалуется на самый верх.

- А что Быстров?

– С Вовкой мы в итоге поладили – мы ж с ним рыбаки. Хороший парень, но к нему нужен своеобразный подход. Когда был скандал с его возвращением в «Зенит», я уже работал в теннисе, но написал ему смс из Америки: «Володя, я тебя понимаю». Когда в Тарасовке показывали матчи «Зенита», Вовка бросал все и бежал к телевизору. Играя за «Спартак», он оставался зенитчиком.

- Где с ним рыбачили?

– В районе Пушкино. Но, правда, рыбу поймал Йиранек, который удочку держал в руках первый раз в жизни. Леща на 4,5 клилограмма! Еще с нами Бояринцев был – духовитый парень, заводила. Но тот «Спартак» состоял из клочков, как старое одеяло. Внутри была полная несогласованность.

- Федотов тяжело переносил эту обстановку?

– У него со здоровьем были проблемы – диабет, давление. Возил его в медицинский центр, ему вешали кардиомонитор – так он его стеснялся. Его надо было лечить, госпитализировать – отказывался. На неделю, на две – «Не могу, ну его нафиг». Когда он приступил к работе, в затылок ему дышал Черчесов. А каково быть на работе, когда над тобой следующий тренер.

- Черчесов рос как вратарь у вас на глазах.

– Будучи вратарем, Черчесов любил приходить в мой номер. Мы с ним подолгу беседовали. Я понимал, что растет тренер. Стас – жуткий режимщик, эталон профессионального поведения. Когда он стал тренером, мы нормально работали, но сверху шли какие-то указы, приказы. Ведь футбол – это море страстей и океан интриг. Началась болтанка.

Тем не менее, в последнем туре сезона-2007 мы боролись за золото, но Мутко почему-то повез трофей чемпионов России в Раменское, где играл «Зенит». Хотя там дорога непростая. По-моему, уже было расписано, куда золото попадет. Сейчас с Черчесовым в очень хороших отношениях, поздравляем друг друга с праздниками.

- Слышал, что с Федуном вы так и не познакомились.

– Он дал добро, чтобы я вернулся, но меня к себе ни разу не вызвал. Счел, что знает все лучше меня, а я и не стремился в его кабинет. Как-то раз только лекарства ему передавал – он же теннисист. У него брат – военный хирург, им усилили наш медицинский штаб. Я начал работать с Лаудрупом, но у нас всплыло полное непонимание, к нему если идти, то только с переводчиком. Обратной связи нет. Сам поднял руку: дорабатываю до конца года и ухожу. Понял, что покидаю «Спартак», наверное, навсегда.

- Когда последний раз собирались спартаковской компанией?

– 3 апреля отметил 65-летие. Тихо-спокойно, не стал никого звать, но через неделю угодил на юбилей Георгия Ярцева. Молодец, пригласил тех, кто были чемпионами в 79-м и в 95-м – пионерлагерь во главе с Горлуковичем. Пришли Тихонов, Титов, тот же Горлукович. Народу было больше полусотни – Романцев, Самохин, Шавло, Сидоров, Хидиятуллин. Красиво отметили. Все люди, что отдавали здоровье за букву С в ромбике. Для меня они герои. Сам я категорически отказываюсь считать себя пожилым человеком. Еще не вечер. Мы еще поработаем.


Источник: спортс.ру

Новость добавил: gladiator1974 
число комментариев:  8