— Сергей Викторович, ваши слова: «Для меня «Спартак» это больше чем команда, это то, что даже во время самых тяжёлых переговоров помогает найти душевное равновесие». Правильно ли я понимаю, что в последнее время вам было тяжело его искать?

— Я бы так не сказал. Нужно смотреть на сочетание качества игры и результата. Не всегда бывает совпадение и того, и другого. Часто везет, но когда везет, это тоже неплохо» 

— То, что сейчас происходит в «Спартаке», какую эмоцию больше всего вызывает: гнев, улыбку, озадаченность?

— Я не знаю. Мы как-то привыкли быть патриотами московского «Спартака». Команду кидало из стороны в сторону не раз в этой жизни. Кроме «Динамо», больше никого не припомню, кто вылетал во вторую лигу в своей истории. Но тем и интересен феномен «Спартака», что не бывает такого, что болельщики говорят: «Все, больше за «Спартак» не болеем». Есть какая-то внутренняя энергетика, которая, даже когда «Спартак» играет из рук вон плохо, все-таки заставляет тебя с этой командой оставаться.

 — Как вы считаете, есть ли логика в таком плохом выступлении российских клубов в еврокубках в этом сезоне?

— Наверно, логика есть, потому что многочисленные аналитические статьи печатают по поводу того, чем отличается российский футбол от европейского, где мы так неважно выступаем. Одно из ключевых отличий — это частота выступлений и календарь. Когда играешь раз в неделю — за редчайшими исключениями, для тех, кто пробился в еврокубки, это бывает пару месяцев в году, а весь остальной период играешь раз в неделю. Смотришь на Английскую премьер-лигу, Испанию, Италию, Германию, где две игры в неделю — это норма, и, конечно, там совершенно другие физическая форма и скорости.

Я много читал про реформы российского чемпионата. Леонид Федун выдвигал свои идеи. Были идеи до 18 команд расширить лигу, разбить 16 пополам или еще две команды убрать. Что-то делать надо, я убежден, потому что частота, регулярность выступлений напрямую сказываются на скоростях, выносливости и на способности быстро решать комбинационные задачи на поле, а не таскать мяч в надежде на дальний навес, что столб выпрыгнет и что-то постарается сделать. И, не хочу никого обижать, но система «осень-весна» — не для нас, потому что зрелищность футбола, когда он проходит на грязных, мокрых полях и все это при трехмесячной паузе в самое лучшее время года… Ну вот мы и имеем результат.

— Вы считаете, что лимит на легионеров — это зло?

— Не думаю. Мне кажется, что какая-то степень защиты российского футбола должна существовать. Другое дело, что к этому вопросу нужно подходить вкупе с проблемой финансового вознаграждения. Я не владею этой темой в полной мере, но я слышал от многих, в том числе зарубежных коллег, что к нам едут те спортсмены, которых прельщают более высокие заработки здесь. Если так будет продолжаться, то, конечно, наши игроки будут получать меньше возможностей набирать силы и по этой причине тоже. 

— Вы не считаете, что когда-нибудь в нашей стране возможно будет уйти футбольным клубам от бюджетного финансирования? За рубежом очень сложно найти команды, которые содержатся за счет государства или какого-то региона.

— Не знаю. Слишком мало владею деталями этой ситуации. Но то, что клубы без субсидирования не продержатся, об этом хорошо известно. Была идея, и Леонид Федун ее высказывал, чтобы сделать «Спартак» народной командой. Задолго до этого такую же идею высказывал еще один болельщик «Спартака» Петр Авен. Есть пример «Барселоны». Я бы только приветствовал, если бы болельщики «Спартака» стали бы ощущать себя еще и прямыми владельцами команды, и, наверное, через какую-то демократическую процедуру определять способ выбора руководства.

— Как вы считаете, есть ли в российском футболе проблемы ксенофобии и расизма? Как вы восприняли историю, произошедшую в матче «Сочи» 

— «Спартак»? Доменико Тедеско обвинил Дмитрия Бородина в расизме.

— Я против того, чтобы друг друга обзывать, говоря по-простому, по любой причине. Мне еще и по работе положено отстаивать такой принцип. Но и в жизни я человек терпимый, вырос в многонациональном окружении. Если говорить об официальных делах, у нас есть законы о противодействии экстремизму и закон о физической культуре и спорте, где прописана недопустимость ксенофобии по отношению к спортсменам или между спортсменами. В ООН, кстати сказать, резолюции, которые мы продвигаем и которые получают подавляющее число голосов, — только США и Украина голосуют против, — посвящены борьбе с любыми проявлениями возрождения нацизма, неонацизма, ксенофобии, расизма и любых других форм нетерпимости. Параллельно в ООН принимается интересная резолюция, затрагивающая эту проблему уже через позитив — к более здоровой, лучшей и счастливой жизни через развитие спорта и олимпийских идеалов. Там тоже подчеркивается неприемлемость какого-либо рода дискриминации. Что касается случая в Сочи, не буду комментировать отдельный эпизод. Но если уж было сказано что-то вроде «ты в гостях, веди себя так, как мы скажем», то это не русское, не российское отношение к гостям. — У вас есть позиция, кто должен быть тренером «Спартака»: иностранец или россиянин?

— Я всегда выступал за россиянина. 

 — Сейчас есть такой человек, который в нашем чемпионате работает?

— Не буду говорить, потому что это однажды мы уже обсуждали.

— Давайте перейдем к большой проблеме — решению CAS по России. Санкции в отношении нашей страны на два года — это меньшее из зол?

— Два — меньше, чем четыре. Если я правильно понимаю, разрешение иметь на спортивной форме символику национальную — тоже послабление по сравнению с тем, что было на Олимпиаде-2018. Регламентирование поведения зрителей и возможность для них иметь национальную символику — еще одно отличие, как я понимаю, этого решения от того, что было раньше. Непонятно и, я считаю, неприемлемо положение, касающееся запрета руководителям государства посещать спортивные состязания, хотя там есть проблески приличия, где сказано, что за исключением случаев, когда глава государства или правительства, где проходят соревнования, направляет личное приглашение. В целом я категорически против допинга как такового. Он помимо прочего еще и разрушает здоровье. Но также есть вещи, которые, я считаю, необходимо ликвидировать в международном движении за чистоту спорта. Мы долгое время работаем с ВАДА, хотя на каком-то этапе недооценивали необходимость работы в этой структуре. Кризис, который сейчас прошел с РУСАДА, — наконец-то, он завершился. Думаю, что после решения CAS мы все сделаем правильные выводы. Самое главное в этом решении, что нет коллективной ответственности, и чистые спортсмены, как это было на прошлых зимних ОИ, не должны будут обращаться теперь за неким специальным приглашением со стороны МОК. Если ты чистый, у тебя нет допинговой истории или твоя дисквалификация уже истекла — всё, никаких приглашений тебе не нужно, ты имеешь полное право в соответствии с решением твоей федерации попасть в сборную для участия в Олимпийских играх. Я это так понимаю. Конечно же, есть и необходимость реформирования ВАДА. Я помню историю с Марией Шараповой и мельдонием. Глупость какая-то. Он продается в аптеках без рецепта. Это вызывающая проблема, ее и ей подобные нужно каким-то образом решать. Я сейчас критикую ВАДА за непонятные ужесточения, явно дискриминационные. Но, с другой стороны, считается, что ВАДА себя ведет недостаточно жестко по отношению к России. Руководитель американского агентства по борьбе с допингом уже обрушился на ВАДА с резкими обвинениями, что оно выгораживает русских и что эту организацию саму нужно реформировать. Параллельно пригрозил, что на базе пресловутого «акта Родченкова» будет создана, и уже создается по большому счету, система в США, которая оттеснит ВАДА на обочину мировых спортивных дискуссий по поводу борьбы с допингом. Я считаю, что это будет позор для всего спорта, если эта система окажется действительно внедрена. Да, ВАДА несовершенно, да, 90 процентов членов исполкома — члены НАТО или ближайшие союзники НАТО…

— Вы считаете, что это уже политическая история?

— Это ни о чем не говорит, но просто говорить, что спорт в странах НАТО развит лучше и борьба с допингом — тоже, это уже заявление, которое попахивает дискриминацией всех остальных. Не сомневаюсь, что можно обеспечить политически и географически сбалансированный состав, и он будет профессионально для всех приемлем. Нынешнее руководство ВАДА стремится исправить такого рода перекосы, и мы должны ВАДА защищать перед лицом такой попытки приватизировать и эту сферу международных отношений. Американцы хотят ее просто приватизировать. 

— Помимо этого, что мы должны сделать, чтобы нас действительно воспринимали как великую спортивную державу? У российского спорта довольно тяжелый имидж за рубежом.

— Наш имидж может быть тяжелым из-за того, что конкретные неприемлемые для нас самых эпизоды со злоупотреблением со стороны спортсменов раздувают в том числе для того, чтобы оставить в тени не менее порой очевидные нарушения, которые допускают в тех же Германии, США. У них профессиональные лиги вообще допинговым проверкам не подлежат. А порой скандалы с нашими спортсменами вообще оказываются «пшиком», как это было с Александром Логиновым на ЧМ по биатлону в Австрии. В шесть утра вломились с оружием в его номер, тренера подняли. Почему так рано? «Мы только проверить, вам же выступать скоро, чтобы вы потом спать не ложились». Потом стали извиняться, когда не обнаружили никаких улик применения допинга. Я считаю, необходимо взвешенно подходить к тому, как мировая спортивная пресса относится к событиям одного и того же порядка, которые происходят у нас и которые происходят за рубежом. Это есть не только в спорте. В политике, экономике тоже есть такое, что события трактуются с позиции двойных стандартов. Твердо знаю, что помимо нарушений наших спортсменов есть еще и установка среди западных околоспортивных деятелей всячески выпячивать нашу роль в продвижении допинга и затушевывать то, что происходит на Западе. Не считаю, что наш имидже в спорте где-то потускнел. Я считаю, что наша страна по-прежнему великая спортивная держава. У меня нет в этом никаких сомнений. Нас ценят и уважают. Во многом вердикт, который вынес CAS, обусловлен тем, что есть понимание о резком падении качества международных соревнований в случае отсутствия на них такой мощной страны, как России. Зрелищность для болельщиков была бы совсем не той. Острота противостояния между Россией и США, Канадой, скандинавскими странами, если брать зимние виды спорта, Россией и Германией, — это всегда вывеска, на нее ходят. Для великой спортивной державы очень важны такие вещи, как воспитание молодежи, школы, академии. Я был восхищен футбольной академией «Краснодара», я там был, Сергей Галицкий мне все показывал. Это одно из величайших достижений нашего футбола в плане создания базы, не говоря о фантастическом стадионе. Но ведь есть и такое понятие, как спортивная дипломатия. Мы заинтересованы в том, чтобы вместе со спортивными федерациями, ОКР защищать наши интересы, чтобы нас не дискриминировали, и одновременно продвигать позитивное объективное восприятие нашего спорта. Когда был чемпионат мира по футболу, посол по особым поручениям МИД активно работал, распространял информацию, показывал через наши посольства за границей, какие возможности для болельщиков существуют. Считаю, что во многом то количество болельщиков, приехавших на чемпионат мира в Россию, обусловлено подробной информацией, которая регулярно поставлялась. В конце ноября Минспорта при нашей поддержке провел встречу с послами африканских стран. В прошлом году был саммит «Россия — Африка» в Сочи, и в рамках этого саммита был создан форум российско-африканского партнерства. И вот одним из направлений этого форума будет спортивный диалог. — Вы считаете, мы защищены? Возвращаясь к словам нашей легенды Вячеслава Фетисова о том, что три министра и два председателя ОКР сменились и никак диалог не нашли. Сейчас вы чувствуете, что все изменилось?

— Фетисов — мой хороший товарищ, я потом с ним сам поговорю. — Андрей Аршавин сказал, что 50 лет нам ждать победы в еврокубках. Как вы считаете?

— Ему виднее, он покеры делал в Англии. Не могу так далеко заглядывать. У нас задача — провести переговоры в течение года с таким-то количеством стран. 

 — Знаю, что занимаетесь футболом. По-прежнему?

— Бегаю по воскресеньям. 

 — Почему не встали на коньки?

— Я стоял на коньках. Начинал, кстати, играть в хоккей, а не в футбол, в деревне под Ногинском, под Москвой. Там был стадион «Спартак», с чего я, собственно, и загорелся «Спартаком». Там у нас была команда «Золотая шайба»: валенки вот эти привязывали, коньки нормальные не у всех были… Я играл даже в МГИМО, когда поступил. Первые курс-два мы играли. А потом, когда близорукость стала развиваться, а контактных линз еще не было, это как-то само собой отпало. Я уже плохо шайбу видел. Сейчас можно встать на коньки. Но как-то футбол уже захватил.

— И гребной слалом.

— Не столько гребной слалом, сколько рафтинг. Я возглавляю попечительский совет федерации гребного слалома. Это каяки, каноэ, байдарки… Вот именно на бурной воде. А сам уже тысячу лет занимаюсь рафтингом, но не спортивным, а туристическим — Алтай, несколько раз Урал. Но в основном Алтай.

Источник: МАТЧ ТВ