В августе 2012 года Сослан Гатагов порвал крестообразные связки в столкновении с Романом Широковым. «Кресты» оперировали трижды, а на поле игрок вернулся только прошлой весной – в футболке ереванского «Улисса». Сейчас Гатагов тренируется с молодежным составом московского «Динамо» и ищет новый клуб.

– Я поехал в Армению из-за полей. После долгой травмы это было важно. Предлагали варианты в России, причем сразу на зарплату, но я сказал, что мне сейчас нужны не деньги, а поля. Климат в Армении плюс-минус как в Сочи. Поначалу поля были еще не лучшими. Но когда наступил период апрель-май, не поверите, они стали просто идеальными. Видишь этот газон, и сразу появляется невероятное желание играть. Мяч классно стелется, особенно если польют. Кайф!

– Если кайф, почему уехали?

– У нас была договоренность с Валерием Оганесяном, организатором перехода, что буду там до лета. Мы вышли в Лигу Европы, в квалификацию – в самый первый раунд вроде. Потом меня вызвали в сборную студентов, на универсиаду. С «Улиссом» договорились, что если успею, то попаду на второй квалификационный матч. Но так получилось, что они вылетели из Лиги Европы, и будущее команды стало зависеть от каких-то людей. Вся верхушка вместе с Оганесяном перебралась в Армавир, к Карпину. А я Оганесяну сказал, что буду искать что-то свое. Но если у него будут какие-то предложения, то жду, без проблем. В итоге в летнее трансферное окно у меня все затянулось. Люди кое-что пообещали, а не сделали.

– Что за люди и что они не сделали?

– Был вариант со швейцарским «Сьоном», куда Митрюха сейчас поехал. Я как узнал, очень загорелся. С Буровой Марией Юрьевной (тренер «Локомотива» по физподготовке – Matchtv.ru) индивидуально занимался. Носился там, готовился. Ей вообще большой респект, она меня после трех операций восстановила. Так вот историю со «Сьоном» организовал один агент. Когда мой брат поехал играть в Казахстан, у него появились новые связи. Человек вышел на меня и сказал, что есть такой вариант в Швейцарии. Возможно, правда, агент что-то свое угадывал. Говорил, что позиция крайнего защитника в «Сьоне» не такая уж сильная. Потом я посмотрел матч – они с «Рубином» играли в Казани – мне команда понравилась. Там вообще дошло до того, что агент пообещал мне, что я в ноябре прилечу в Казань на игру, а улечу уже вместе со «Сьоном» на чартере. Но получилось как обычно, любят у нас вешать на уши.

– Нам рассказывали, что в Армении специфичные агенты. Тоже вешали что-нибудь?

– В Армении нет таких финансов, чтобы многое для себя угадать. Там вообще люди проще. Армяне в Москве и армяне оттуда – разные люди. Здесь они приятнее, добрее. А там, в Армении, молодежь другая. Например, мой стиль одежды, моя прическа – они не очень этого понимают. Но конфликтов никаких не было, спокойно ходил по центральной улице, до фонтана. Мне кажется, у нас настолько авторитетное государство, что его реально боятся. Не хотят связываться с «красным паспортом» – они нас так называют из-за цвета заграна.

А совсем другие люди живут там, где играет команда «Ганзасар». Это такой сложный выезд, по горам и серпантинам надо ехать восемь часов. Реально страшно в дороге: там обрывы, все в тумане и автобусы советские – не как в Москве, маршрутки-мерседесы. Я, правда, не ездил: у меня четыре желтые карточки было. Нет, не специально, так получилось! Ребята рассказывали, что давление меняется, дышать тяжело. Плюс там собирается своя публика: у них язык немного другой, что-то еще другое, отличное от обычных армян. «Ганзасар» – это как армянская сборная Боливии. Дома их тяжело обыграть, а на выезде они спокойно по пять получают.

Еще в Армении запомнился мексиканец из «Пюника» – Сезар или Цезарь. Для него штрафной, как пенальти. С расстояния 20-25 метров от ворот он кладет все. Второй Халк: бьет сильно и точно. Мы жили с ними на одной базе, он как-то вышел на тренировке удары отрабатывать. Смысла во вратарях там не было, все залетало. Его «Кубань» даже хотела купить. «Пюник» может себе позволить платить хорошим игрокам по 6-7 тысяч долларов в месяц. Это для Армении отличные деньги.

– В Армению вы поехали только из-за полей, а с молодежкой «Динамо» тренируетесь зимой на искусственном поле в Новогорске. Это нормально?

– Поле искусственное, последнего поколения, с подогревом – всем бы такое. Мы еще в зале играем в дыр-дырчик, в тренажерку ходим, в бассейн. Я там самый взрослый, старше меня только тренеры. В Новогорске просто поддерживаю форму, пока ищем варианты. Можно поехать в Чехию, брат что-то там намутил. Аланчик у меня, конечно, герой. Посмотрим, конкретики пока никакой. А недавно тот агент опять объявился. Говорит, со «Сьоном» вариант еще не отпал.


– Хорошо помните момент, когда получили травму?

– 11 августа, 2012 год. Идет 71 минута, проигрываем «Зениту» – 0:4. Денисов шел с мячом и решил пробить издалека, у Гарика часто хорошо это получается. Дикань удар отбил, вместе с Широковом параллельно побежали к мячу. Мы столкнулись, а когда Рома отскочил, раздался щелчок в колене. Я такую боль не испытывал никогда и никому не пожелаю. Как будто в тебя что-то вонзили насквозь, а в тебе это торчит. Тебе и холодно, и жарко, климат внутри постоянно меняется. Зрители орут, я лежу умираю, подходит судья со странным вопросом: «Врач нужен?» Дальше меня отключило, в шоке был. Помню уже, как в раздевалке оказался. Мне наш массажист Андрюша вколол четыре шприца. Такая вот история: вроде бы с утра проснулся, позавтракал, тебе Эмери уделил 15 из 20 минут на установке, а все закончилось вот так.

– Диагноз сразу поставили?

– У меня генетически связки шатаются, поэтому сразу сложно было диагноз поставить. Кто-то сказал, что «крест», кто боялся сказать: молодой ведь еще, такие вещи рано знать. На следующий день показался на базе. Наши реабилитологи – аргентинец и бразилец, оба Диеги – послали меня на МРТ. Поняли, что крестообразная связка, плюс боковая и мениск. Я сразу полетел в Германию, под Штутгарт. Сделали операцию, прошло три месяца, начал приседать со штангой, потихоньку занимался в зале. Но колено отекало – как будто в нем какой-то воспалительный процесс. Посмотрели, отправил снимки в Германию. Немцы сказали приехать – под новый год полетели вместе с Женей Макеевым. Хирург говорит, что частичка мениска откололась. Ее удалили, меня опять заштопали, а кусочек мениска даже дали с собой. Восстановился, полетел в Испанию на сбор. Начал беговую работу делать, мяча касаться. Я тогда себе все закачал, такой машиной был, на массе. 80 кг – то есть плюс 9 кг, сейчас вешу 71. Когда восстановился, должен был за дубль сыграть в последнем туре. Двусторонку отыграли, тренировка на следующий день. Смотрю – опять отечность. Реабилитологи играть запретили. Все в отпуск, а мы с Ромуло в Италию, в клинику.

Там хирург топовый – он и Тотти шьет, и всю Серию А. Они смотрят и говорят, что колено надо вскрывать, засовывать туда камеру и смотреть. Мне сделали местный наркоз, нижнюю часть всю отключили. Вдруг они что-то друг другу говорят по-итальянски и меня отключают полностью. Просыпаюсь, ко мне подходит врач нашей команды: «Сослан, оказалось, что тебе неправильно «крест» прикрепили», пришлось сейчас все заново делать». Восстановился, зимой должен был входить в общую группу. Провел две тренировки, опять начало опухать. Я и по мячу бил, и упражнения делал. Сделали МРТ, сказали, что надрыв связки – 80%. Говорили, что опять надо ложиться. Я не хотел с этим мириться, пытался закачать ноги, не хотел делать операцию. В итоге из-за нестабильности в крестообразной связке вся нагрузка пошла на боковые связки, а они не титановые. Там тоже надрыв небольшой случился.

«Спартак» предложил сделать операцию в России, но я хотел полететь к тому же доктору, в ту же клинику. Я не хочу ничего плохого сказать про наши клиники – многие ребята успешно оперировались даже не в Москве и играют спокойно. Но в той ситуации хотел к тому же доктору. До конца контракта оставалось полтора года, у нас с Асхабадзе состоялся диалог. Он мне предложил варианты, где можно оперироваться в Москве. Я отказался. Решили, что разрываем контракт, они мне выплачивают компенсацию, а я на эти деньги лечу в Рим и там делаю операцию. Спасибо «Спартаку», все сразу выплатили. Отдал за лечение и реабилитацию около 30 тысяч евро в сумме. Когда вернулся, пошел к Марии Юрьевне Буровой, она меня протащила и закрепила. Сейчас меня ничего не беспокоит, играю также защите, нормально иду во все стыки.

– Если вечером посмотреть на швы на вашем колене, можно и не заснуть. Не страшно было это видеть впервые?

– Я к этому спокойно отношусь. У нас же вся семья – по фамилии Гатаговых – все врачи, хирурги. Даже доктора наук есть. У меня даже было желание анатомию выучить, тоже хирургом быть. Я и в институте анатомию любил: все бездельники футболисты садились сзади, а я на первую парту. Ходил на все практики, смотрел на замороженные руки человеческие. Мне было интересно, как там и что. Так что шрамы, кровь – ничего страшного. Я после всех этих травм сам могу дать консультацию. Ко мне уже ребята подходят и говорят: «Сослан, слушай, вот тут колет, что это?» Я им говорю: «Пока бежишь, беги».

Если не считать FIFA, я не играл два года. Но за это время ни разу не пришли какие-то мысли о том, что надо закончить, что ничего не получится. У меня вообще кредо: пока ты можешь бегать, ты должен бегать, пока ты можешь ползти, ты должен ползти. Если есть возможность лечиться, надо лечиться. Тем более с нынешней медициной. Дринчичу вообще вставили титановые штуки, играет спокойно. Главное – сила воли, потому что все идет от головы. Эти два года стали большим уроком.


– Фотография с семечками из частного самолета стала уроком?

– Да, надо все-таки быть скромнее. В стране сейчас жизнь непростая, не стоит дразнить людей тем, что ты молодой и что у тебя все круто. Но мы выкинули эту фотографию спонтанно. Мы не садились и не организовывали тайное вече: «Какой пост сделаем, как подразним?» Но согласен, что был очень неудачный момент для этой фотографии. После чемпионата мира, когда люди были расстроены.

– Кто оплачивал полет?

– Саша часто угощал, спасибо ему. Он щедрый парень, всегда таким был и остался. Мы с ним сдружились с первых дней в интернате. Часто встречаемся, нам есть, о чем вспомнить. Многие думают, что с Сашей общаются все, но близких друзей у него очень мало. Мы с ним дружим с 11-12 лет и друг друга никогда не подводим. Кому-то он кажется заоблачным, но на самом деле он очень простой человек. Алан тренировался с Сашей в одной команде, хотя мы с братом не сразу попали в интернат локомотивский. Они нас часто звали к себе в интернат, шоколадки, фрукты выносили. Потом, правда, Саша ушел в «Динамо», но мы остались в одном городе и продолжили общаться.

– Почему Кокорина считают переписанным?

– Я не знаю, какой дурак эту мульку пустил. Это мог быть какой-то человек, чей сын должен был быть Кокориным, но не стал Кокориным. Так и про моего брата говорили, и про Дзагоева, и про всех. Это жизнь, без таких моментов не обходится. Грош цена тем людям, которые такие слухи распускают. Они же не выносили его из роддома, как они могут что-то утверждать?

– Другая фотография. Что это?

– Саня – спонтанный парень, может ехать и где-нибудь вдруг остановиться. Мы увидели брусья и сыграли в лесенку. Что такое «решили напиться?» Это прикол внутри футбольного круга общения. «Напиться» – это не пить, а наоборот. Пойти домой, посидеть за компом и спать лечь.

– Однажды Кокорин троллил вас фотографией с Димой Биланом. Зачем?

– Тогда был баттл Тимати против Билана, мы с ним это обсуждали. Я сидел дома и вспомнил, что у меня фото с Биланом есть. Несколько лет назад на Манежке была какая-то выставка, я пошел туда, а там Билан гулял с Рудковской. Я решил с ним сфотографироваться, тогда не придавал этому особого значения. Ну и листаю телефон старый, нахожу фотографию и кидаю фото Саше. С посылом: «Сань, прикинь, какое фото у меня есть». Ну и Саша решил ее выставить в поддержку Тимати, типа братский камень в мой огород. Поржали, конечно.

– Такие истории создают не лучший образ. Из-за них появляются уничтожающие посты «Как отдыхает футболист, сыгравший в Премьер-лиге 106 минут». Видели?

– Конечно, видел. Я не считаю это негативом. Это момент, который надо направить в свой стимул. Если люди что-то говорят, значит им интересно. Конечно, бывали случаи, когда срывался в комментариях, а потом извинялся. Но вообще, когда ты сломан, то ты тренируешься в два раза больше. Я иногда даже в три раза больше тренировался, потому что мне надо было колено закачивать. У меня день был такой. Просыпался с утра, шел на процедуры. Потом программа на нижние части тела и на верхние. Дальше аэробная работа – на велосипеде или эллипсоиде, но лучше, конечно, бегать. Кушаешь, спишь, начинается жесткая прыжковая работа. Иногда бывало, что чуть ли не весь тренажерный зал на улицу выносили, чтобы упражнения нужные сделать. В итоге ты настолько становишься фанатиком этих тренировок, что уже не интересно выезжать в город. Живешь на базе и постоянно тренируешься. Я на базе и жил, почти не выезжал. Чтобы отвлечься, вечерами играл в приставку, сериалы все пересмотрел. «Декстера», «Во все тяжкие», «Игру престолов», «Рим».


– Вы же воспитанник «Локомотива». Почему пришлось уйти?

– Я попал в дубль при Саярыче (Ринат Билялетдинов – Matchtv.ru), потом пришел Семеныч (Владимир Волчек – Matchtv.ru). Он поставил меня капитаном, но потом у нас случился один инцидент. Я не выполнил одну его тренерскую заготовку, он меня поменял, мы закусились с ним. На этой почве он меня больше не ставил, в заявку даже не вносил. Я пришел к брату и говорю: «Алан, сходи к Ольге Юрьевне, скажи, чтобы меня отпустили. Мне мало лет, я хочу играть». Мы разорвали контракт по обоюдному согласию. А дальше был момент, как в фильмах «Рокки Бальбоа».

Я не знал, куда себя девать. Играл за институт, на ЛФЛ, где только можно. Бегал за городом в другой поселок, чтобы там побить мячик с ребятами местными. Есть история, я ее отцу даже не рассказывал. Я должен был ехать в «Мордовию», и брат хотел, чтобы я поехал. Но отец забрал гражданский паспорт, трудовую и не отпускал меня. Я согласился и не поехал. И как-то мы играли в Тушино за институт, Панюков еще за них был. Тяжелая игра, то ли 1:1, то ли 0:0. На трибуне был друг, я ему телефон отдал. Играем, он ко мне подбегает и говорит: «Отец два раза звонил!». А отец просто так никогда два раза не набирает, только если что-то срочное. Я перерыва дождался, отдышался – отец за институт не разрешал играть – и перезвонил. Он берет трубку и говорит: «Завтра едешь на просмотр в «Спартак». Во втором тайме мне я специально удалился, чтобы уехать. Дал кому-то по ногам и получил красную карточку. Надеюсь, меня простят.

– Точно Сильвестр Сталлонне.

– Приехал, списался с ребятами 92 года рождения из «Спартака». С Карпиным переписывался, мандраж такой был. Он говорит: «Нормально, сейчас за дубль сыграешь против основы». Против меня еще Ари играл. Когда я с ним в стык пошел, тут же понял, что такое мужской футбол. Как будто в стену каменную врезался. Вроде неплохо отыграл, тренируюсь месяц, звонит Лексаков: «Нужен человек на чемпионат среди вузов в Нижнем Новгороде». С Карпиным он договорился, я поехал туда, мы выиграли турнир. Возвращаюсь, месяц тренируюсь, никто ничего не говорит. Сам стесняюсь подойти спросить, чего там дальше. Разрешают тренироваться – уже за счастье. Потом взяли на сборы, Гунько подходит: «Сослан, надо прибавлять. У тебя акцент на главную команду, а есть свои, которые не хуже». Второй сбор прошел, начался третий. Он такой был, определяющий. Я выложился, как мог.

Последний матч играли против команды из Азербдайджана. Впервые такое было, чтобы темнокожий парень за мной бегал, а не я за ним. Мы его так загоняли нашим флангом, что он заменился. После игры иду уставший, все болит, трещит. Мне тренеры говорят: «Молодец, хорошие рекомендации тебе дадим». Прилетел, меня вызвали в офис. Карпин смотрит: «Главное, чтобы у тебя не закружилась голова». Для меня большим звеном в этой цепи стал Гунько Дмитрий Иваныч. Он все рассказывал, расписывал, помог понять футбол. Мне уже ничего не надо было объяснять, когда я попал в команду. В том сезоне особенно запомнился момент, когда «Зенит» досрочно чемпионом стал, а мы с ЦСКА бились за Лигу чемпионов. Они играли с «Рубином», мы с «Локомотивом» в Черкизово. Приехалии на стадион, где меня воспитали, и выиграли. Меня выпустили на пять минут, и это был кайф: тебя отсюда выгнали, а ты приехал и твоя команда выиграла здесь серебряные медали.

– Ваш брат нам рассказал, что у вас есть какой-то ритуал с этой медалью.

– Орел и решка. Я ее подкидываю, как монетку, когда трудно сделать выбор. Снимал веревку, подбрасывал медаль и на кровать ронял, чтобы не покоцалась. И она мне помогала! Нет, девушек с помощью нее не выбирал. Здесь монета не подскажет, от сердца идет. Но вот команду выбирал с помощью медали. Был у меня выбор, ехать в одну российскую команду или не ехать. Я зашел в комнату и думаю: «Брошу. Будь как будет». Она упала той стороной, которая советовала сделать шаг назад, не лезть в этот клуб из первой лиги. Так и поехал в Армению.

– Самый яркий легионер, которого вы застали в «Спартаке»?

– Макгиди, конечно. Когда приходил тренироваться с основой, я играл против него. Весь мир знает его финт, но никто не может его поймать. И для меня было хорошим уроком тренироваться с ним. Он меня обыгрывал-обыгрывал, я ему по ногам бил. Однажды говорю ему: «Ты щитки-то надень». А он такой: «Это мои проблемы. Бей, делай, что хочешь». Я ему пару раз саданул, он мне ни слова не сказал. После тренировок с Макгиди спускался за дубль, и мне намного легче было играть против молодых парней. Эйден русский нормально знал, подкалывал нас. Говорит: «Зачем вы в плюс двадцать ходите в кожаных куртках? Почему вы все хмурые? Почему у вас девушки красивые, а вы такие некрасивые? За что они вас любят?»

Ари тоже классный. Я как-то проснулся на завтрак, попросил яичницу. Мне все сделали, я себе поляну красивую накрыл – яичница, йогурты, все такое. И Ари на своем вальяже, на кепке, на легком стиле идет. Всем отбил, садится рядом со мной. Смотрит на яичницу, палец в нее засовывает и говорит по-русски удивленно: «Что это?» Такие шуточки у бразильцев были, даже Кариока смеялся и улыбался. У меня на старом телефоне видео есть, где он улыбался. Я только с Де Зеувом тяжело сошелся. Мы в Австрии чуть не подрались с ним на сборе, при Эмери. Уже должны были улетать, играли в дыр-дыр. Он как саданул мне – хорошо так. Мы на этой теме начали друг друга лупить, кусались все время. Но не было такого, чтобы после тренировки лез в стиле «иди сюда, поговорим». Споры все на поле оставались.

Николас Пареха, например, мог жестко напихать на тренировке, но потом обязательно подойти и объяснить все. Когда сделали первую операцию на «крест», я сидел дома с подвисшим настроением. Звонит телефон, номер незнакомый. Я поднимаю трубку, и Пареха на русском языке речь толкает. Меня прямо пробрало всего. Очень жаль, что у него то же самое потом случилось. Был бы его телефон – обязательно бы набрал. Вообще, если бы не эти травмы, он мог бы уйти из «Севильи» выше, голова у него футбольная. Как Рохо, который сыграл в финале чемпионата мира и попал в «Манчестер Юнайтед». Смотрю на него и вспоминаю, как мы с ним за дубль вместе играли. Есть все-таки чудеса в жизни, очень рад за него. А Инсаурральде – типичный латинский защитник. У него позиция: «Я умру, но ты тогда со мной. Не дам тебе пройти». Он однажды Кротову так в игровом моменте наступил на ахилл, что порвал ему бутсу с носком – у Крота ноги улетели выше головы.


– Что за история про модельные съемки и рекламу одежды?

– Недавно началось. Наша знакомая Лена создала свою линию одежды, начала шить. У них бомберы есть, я попросил, чтобы мне сделали два бомбера. В итоге Лена нас с девушкой пригласила на совместную съемку, мы пофоткались. С тех мы постоянно езжу, но денег никаких за это не получаю, мы об этом даже не разговаривали. Только друзьям подгоны оттуда делаю, свитшоты всякие.

– То есть вы уже знаете, что делать после окончания карьеры?

– Надо тогда уезжать в Милан куда-нибудь. Но пока есть футбол, есть силы, желание и амбиции. Хочу играть в России, дай бог, в Премьер-лиге. Вложу в это все силы, но есть варианты и в Европе, где-то между Чехией и Хорватией. Я уже сделал так много шагов назад, что на этом трамплине надо взлетать.

Источник: Матч ТВ

Интервью добавил: Белогор

оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи!