Привыкнуть к Бескову трудно. Да и опасно привыкать - вмиг потеряешь с ним контакт, минуту назад казавшийся прочным. Минуту назад вроде бы относившийся к тебе почти дружески, он вдруг уйдет в себя, удалится в излюбленную им непроницаемость, а про тебя забудет или же доброжелательное внимание превратится в недоумение (вплоть до перемены цвета глаз, когда голубизна перельется в стальной оттенок): кто ты и откуда, когда и как только попал в круг, в поле его внимания?

Перепады настроения Бескова, резкие и в самом коротком разговоре, осложняют и спокойную беседу с ним - он не умеет быть долго нейтральным. Любое неосторожное, несовпавшее со строем его чувств и ходом мыслей слово может вызвать у него негативную реакцию. Собеседник утрачивает для него интерес, он мгновенно отвлекается на пришедшую ему в голову мысль и немедленно поглощен ею целиком.

Конечно же, и в самых беглых разговорах с ним нетрудно уловить, что Бесков и упрям, и, повторяю, пристрастен.

Конечно же, характер его образован всеми особенностями футбольной жизни. Вероятно, будь он покладистее, ему бы не устоять, не удержать позиций.

Его предавали, продавали. И сейчас не поручусь, что окружен Бесков исключительно людьми надежными, неслучайными. Убежден совершенно, что несмотря на многочисленные, тесные, долголетние, прочные, казалось бы, знакомства, приятельства, связи, в том числе и с лицами весьма влиятельными, несмотря на то, что человек его популярности, его действительных заслуг обречен быть большую часть времени на виду у всех, как мы уже здесь замечали, несмотря на всю публичность дела, которому он служит, несмотря на то, что человека, тренировавшего «Спартак», боготворили, связывая с ним свои надежды, миллионы болельщиков, Бесков в чем-то, решусь предположить, очень существенном, безнадежно одинок.

Одинок, скорее всего, и в кругу самых близких себе людей, и в тренерском своем штабе, среди покорных его воле и целиком от него зависимых сотрудников.

Но так одиноки и бывают, и заслуженно приговорены к такому гордому и завидному, возможно, для кого-то одиночеству люди, обязанные принимать окончательные решения, касающиеся судеб других. Правда, и собственной судьбы тоже касающиеся...

Может быть, и есть закономерность в том, что люди, склонные подчинять, диктовать, отстаивающие это право за собой, умеющие настоять на своем, не отступить ни за что от задуманного, испытывают нередко острую недостаточность сердечного, душевного к себе отношения. Не всем, кто вокруг, и в голову приходит, что внешне непоколебимым этим людям необходимо просто иногда ласковое, сочувственное, доброе слово услышать, не просто вынужденную констатацию, признание бесспорности заслуг и достоинств. Им бы дорого услышать искреннюю похвалу от людей, в свою очередь, достойных. А у достойных людей часто характеры тоже непростые, нелегкие - и кредит, лимит на ласку и почтение к людям сильным открывается, предоставляется тем, кто на искренность меньше всего и способен: подхалимам, прихлебателям...

Бескову, такому неприступному, непроницаемому, внешне никогда не выдавшему никому своих сомнений, мучительно трудно ощущать себя в работе с людьми, не относящимися к нему так, как, полагает Константин Иванович, он того заслуживает. Он всегда почувствует, если его подопечный футболист не то, что не любит - подумал о нем плохо. И простить этого не в состоянии. Перебороть возникшую к такому человеку неприязнь, может быть, и переборет - в интересах дела. Но простить - нет, не простит.

И наиболее хорош Бесков с теми, кто доверяет ему беспредельно...

Самым лучшим, широко смотрящим, открытым, как бывает открытый футбол, Бесковым он, как многие утверждают, был, работая в ФШМ, после дебюта своего тренерского в московском «Торпедо» в сезоне 1956 года, где отнеслись к нему несправедливо, настороженно, как к динамовцу, и вовсе несправедливо к серьезности проделанной им работы с командой, основой будущего чемпионства в шестидесятом году, тогда-то им во многом заложенного.

Обиженный, оскорбленный недоверием людей, не захотевших воспринять то, что он, молодой тренер, уже способен был преподать, Бесков в школе быстро «оттаял»... Мальчишки смотрели ему в рот - он был для них даже не примером, образцом, а, без преувеличения, идеалом...

В футбольной школе Бесков расцветал под восхищенными взглядами, обращенными на него. Он, про которого впоследствии говорили да и не прекращают говорить, что ему часто не хватает понимания людей, человеческого отношения к тому или иному способному футболисту, проявил себя в ФШМ как непревзойденный педагог. Учил, причем, всему - и в игре, и вокруг футбола. Мальчишки перенимали его манеру вести себя, разговаривать, подражали всему стилю его поведения в быту... Вряд ли у кого-либо еще из знаменитых футболистов насчитывается столько оставивших в большом футболе след учеников, как у Бескова. И к ним ведь можно причислить не только тех, кто учился в ФШМ, но и тех, кого он «сделал» игроками, взяв в команду мастеров. В том-то и особенность - главная особенность, отличающая тренера Бескова, - что он учит играть в футбол. Идет самой трудной дорогой - хочет, надеется научить футболу каждого, кто встретится на его пути. Он не может пройти равнодушно мимо игрока, который чего-то не умеет, а мог бы, не поздно еще, суметь при старании, при желании. И та же нетерпимость к несовершенству выражается у него в резком - и жестком по почти незамедлительно делаемым выводам - охлаждении к тем, кто достиг потолка, больше не прибавит, не сможет, израсходовал все резервы. И необязательно - и Бесков, в конце концов, практик и при всех футбольных мечтаниях суровый и резкий реалист - потерявший перспективу будет тут же отчислен. Но очевидное охлаждение тренера будет давить на него. И вызовет ответное охлаждение к тренировочному труду. В игроке копится раздражение, враждебность. В чем и тренерская вина - он мог бы и пощадить чувства еще нужного команде человека, а не корить за недоброжелательство к тренеру, самим же тренером и вызванное. Один известный, работающий с футбольными командами психолог заметил: «Бесков несправедлив к ветеранам, не старается продлить их долголетие... И мне жаль не только недоигравших игроков, но и самого тренера, который или попросту не наделен душевной щедростью или привык шагать по трупам - в чем и секрет его многолетнего устойчивого успеха...»

У меня несколько иная версия... Бесков видит состав завтрашний, послезавтрашний, игровые идеи, связанные с будущим никому пока неведомой молодежи, захватывают его воображение. Своими футбольными мечтаниями он невольно задевает чувство игроков, еще намеренных выступать сезоны и сезоны, но втайне осознающих, что футбол, который спрашивает с них Бесков, в каждом матче для них уже заказан. И они не могут не ревновать Бескова к тому будущему, что пройдет, обойдется без них. А Бесков, конечно, неистовствует в своей невозможности. Словно в отместку кое-кому из скисших, загрустивших от жалости к себе заслуженных ветеранов, он ищет и находит иногда их ровесников, готовых, однако, к жертвам, к «лебединой песне», к поздним дебютам в новом качестве (вспомните Георгия Ярцева из чемпионского состава «Спартака» - его, двадцатидевятилетнего игрока из второй лиги, Бесков взял и выдвинул во главу атаки, организовал его действия таким образом, что тот превзошел по результативности Блохина и сыграл в высшей лиге хотя и недолго, но памятно...).

Кстати, и к новым людям, особенно в последние сезоны, Бесков очень часто охладевал почти сразу после выданных авансов.

Выбор его, однако, ошеломлял в большинстве случаев неожиданностью, как при удачах, так и при неудачах, когда он ошибался, обжигался...

Но репутация тренера, открывающего игроков, тем не менее, оставалась за ним. Что не помешало одновременной молве, утверждающей, будто Бесков всегда предпочитает посредственного игрока строптивому.

Последнему утверждению нетрудно, вроде бы, возразить. Сказать, например, что Бескову яснее будущее игры, что он лучше представляет себе футбол в целом и чувствует себя сильнее игроков в предвидении неизбежных в футболе перемен, когда лучший игрок, по мнению тренера Бескова, перестал быть лучшим раньше, чем сам это понял, раньше, чем убедились в этом партнеры и догадались другие заинтересованные лица, осознали, наконец, болельщики. Вспомним: часто ли ошибался Бесков относительно будущего того или иного игрока? Кто из расставшихся с ним сумел хоть сколько-нибудь убедительно опровергнуть мнение тренера? Да никто почти...

И все-таки упрек в том, что он гасит в себе искреннее чувство к таланту, серьезен. Нельзя же поверить в специалиста, делающего ставку не на талант, нельзя поверить в специалиста футбола, не способного восхититься талантливым исполнителем. Бесков, к тому же, неоднократно во всеуслышание повторял - и я сам от него слышал это, - что ничто он так не любит в футболе, как истинно классных игроков.

Можно ли, однако, утверждать на основании «конфликтной практики», что Бесковым делается ставка не на талант, а на покорную ему посредственность?

Тот, кто хорошо его знает, работал с ним и справедлив по отношению к нему, всегда скажет, что уж кто-кто, а Бесков превыше всего ценит талант в футболе. Но только ставит он, прежде всего, на талант тренера - на свой талант тренера.

Снижает ли это заинтересованность Бескова в талантливом игроке? Нет, конечно.

Но не осложняет ли это взаимоотношения с талантливым игроком? Осложняет - как же может не осложнять!

Жизнь его осложнена еще и тем, что те тренеры, которые целиком полагаются на ведущих мастеров, соглашаются на полную от них зависимость, достигают неплохих результатов, а, случается, могут и место в турнирной таблице занять выше, чем команда Бескова.

И тренеров таких хвалят за результат и забывают про футбол их безликий. Футбол же Бескова в наиболее впечатляющих его образцах незабываем. Правда, самого Бескова как бы несколько отделяют от футбола, им создаваемого. Заслуженную им похвалу перемежают «но» - уж очень у нас в футболе не принято, при всех широковещательных суждениях о таланте, придавать ему слишком уж самостоятельное, слишком уж первостепенное значение...

Правда, будем объективны, и Бесков, воспитанный во времена, когда утверждалось, что главный талант - трудолюбие, точнее, прилежание, наверняка считает себя ведущим (а в душе и первым) тренером не только за счет природного дарования. Он горд и своим неизбывным трудолюбием, и особенно знанием, приобретенным в неустанном тренерском труде. «Я к тому времени, - вспоминает он начало шестидесятых годов, когда впервые принял сборную, - знал уже профессию тренерскую, как...» - Бесков показал ладонь, растопырив все пять пальцев.

Ему нравится быть профессионалом, непогрешимым профессионалом.

«Константин Иванович - счастливый человек, - сказал один из давно знающих его людей, - он никогда не считает себя неправым».

Для фильма о нем был снят эпизод, где режиссер Алексей Габрилович разговаривает с ним через несколько дней после тяжелого спартаковского поражения, за которое тренера не могли не винить даже очень расположенные к нему люди. Правда, Бесков реальнее других сознавал силу западногерманского клуба. И меньше всех других обольщался победой в первом, московском матче, продолжал твердить о серьезности противника. И после сокрушительного поражения говорил, что команда не настроилась на игру, что еще на установке он отметил для себя явную недостаточность внутренней настроенности игроков на столь ответственный матч.

Кое-кто, однако, утверждал, что, согласившись играть в Бремене на день раньше, чем предполагалось, согласившись, тем самым, на целые сутки сократить срок, отведенный на подготовку и отдых, вселил в игроков уверенность в том, что желаемый, устраивающий «Спартак» результат может быть достигнут малой кровью. Ну и, к тому же, поражение в престижном матче на финише сезона, весьма удачного в целом, снова давало повод говорить, что решающие матчи Бесков проигрывает чаще, чем обязывает его высочайшая репутация тренера.

Глубоко огорченный и несомненно раздосадованный поражением, испортившим впечатление от победного сезона, Бесков, однако, нашел в себе силы дать согласие на съемку. Пожалуй, это был единственный, на моей памяти, случай, когда пребывание перед камерой доставляло ему мучительное, ощутимое и со стороны, физическое неудобство. Он и говорил сдавленно, как-то сразу, при первых же словах севшим голосом, каждое слово с трудом им выдавливалось...

На прямо поставленный вопрос: не чувствует ли он за собой вины за поражение? - Бесков, тем не менее, ответил, что нет - «... своей... нет».

Будем ли упрекать тренера в неспособности отнестись к себе сколько-нибудь критически? Или попытаемся все-таки понять логику его вечного упорства в непризнании собственных ошибок?..

Мне кажется, что весь образ жизни Бескова, всецело подчиненной футболу и только футболу, диктует ему эту логику, вроде бы так легко уязвимую для тех, кто не склонен прощать спартаковскому тренеру ни одной из сделанных им на долгом пути ошибок...

Бесков погружен в футбол большую часть времени своей жизни, «выныривая» на поверхность общежитейских отношений нередко со следами подобия «кессонной болезни». И вот здесь-то, при недолгом пребывании своем на поверхности он и сталкивается с людьми, требующими от него немедленного признания ошибок и согласия с их к нему претензиями. Это злит его, выводит порой из себя - раздражение с годами реже выплескивается наружу, но обиды, нанесенные даже незначительными, незаслуживающими его переживаний людьми, он помнит долго, может и вовсе не забыть.

Мне кажется, что облик, найденный им для себя, мало соответствует вечному беспокойству, в котором постоянно он живет. Важность, «барственность», постоянное, действующее на многих из нас ощущение Бесковым собственной значимости - не грим ли это той сосредоточенности на деле, которой он не может не дорожить, не может не оберегать от суеты, вносимой нами вольно или невольно в его жизнь, когда, по праву болельщиков футбола, настойчиво в жизнь его вторгаемся, требуем к себе внимания и заставляем тренера постоянно помнить, что он у всех у нас на виду, что каждому шагу его неосторожному мы немедленно готовы придать значение? Мы часто спешим, глотая обиды от его невнимания, из-за вечных переходов от расположения к нерасположению и наоборот, наклеить на него ярлыки, тешащие наше задетое им самолюбие. И в чем-то и правы оказываемся, хотя и не до конца к нему справедливы, - большой футбол, в конце концов, для нас существует не в меньшей, чем для футболистов и тренеров степени. И людям футбола придется примириться с публичностью своего быта - они на это обречены, пока занимают нас своей персоной.

Но слишком уж много сил и нервов отнимает у людей уровня Бескова сам по себе футбол - и на все остальное их чаще всего не хватает. Поскольку и остальное, так уж получается, тому же футболу и принадлежит. Практически без антрактов и выходных.

Автор Андрей Арсентьев