Алексей Зинин при помощи знаменитых ветеранов вспоминает самого легендарного человека в истории отечественного футбола.

Это будет необычный пост, выбивающийся из концепции блога. На то есть причина – Николай Петрович Старостин. Он родился в феврале 1902-го и через 94 года опять-таки в феврале умер. Февраль – его месяц. Предлагаю заключительный месяц зимы официально сделать месяцем памяти патриарха отечественного футбола.

Про Николая Петровича рассказывают много удивительных вещей – о том, как с братьями создавал «Спартак», как за неповиновение получил десять лет строгого режима, как будучи в противоречиях с Константином Бесковым умудрялся годы совместной работы обходиться без конфликтов, как заставил Олега Романцева стать тренером, как одной фразой мог поставить высокопоставленного партийного деятеля на место, как уже в преклонном возрасте всю дорогу от Москвы до Ярославля стоял в проходе спартаковского автобуса и наизусть читал стихи…

Сегодня мы вспомним великого человека иначе. Николай Петрович был потрясающе харизматичным руководителем с уникальным чувством юмора. Он чуть ли ни ежедневно попадал в веселые истории. Эти истории до сих пор популярны в футбольной среде. Некоторые из них, рассказанные знаменитыми ветеранами и записанные в разные годы мной и моим другом журналистом «Комсомольской правды» Дмитрием Смирновым, вошли в нашу книгу «Тайны советского футбола». В этих историях не только весь Николай Петрович, но и сам футбол с его неповторимой атмосферой. Возможно, кто-то из нынешних руководителей найдет, что позаимствовать у нашего первого футбольного менеджера…



Александр Тарханов: Как-то мимоходом, вместо обычного «здравствуйте» я задал Старостину вопрос: «Николай Петрович, вы действительно помните все команды, с которыми работали?». На счастье, было у меня пару часов свободного времени – Старостин усадил рядом и начал рассказывать. Все составы с 1922 года. Слабые и сильные стороны каждого игрока. Их человеческие характеристики, их жен и детей вспомнил, всех знал по именам, по привычкам. Слушал я, слушал, потом поднимаюсь: «Николай Петрович, мне пора» – «Подожди чуть-чуть, дай хотя бы про 42-й год дорасскажу». С тех пор вопросов Старостину я не задавал.


Александр Хаджи: До самых последних лет Старостин следил за своим здоровьем, и даже уже в преклонных летах занимался физкультурой. Комичный случай на этой почве случился, когда мы были в Корее в 1991 году. Корейцы часто подходили, спрашивали про команду, про игроков. Первым делом их интересовало, кто у нас президент. Вот, отвечаю, Николай Петрович Старостин. А сколько ему лет? Почти девяносто. И они к нему относились с величайшим почтением, можно даже сказать – с благоговением.

Приехали мы на стадион на игру. Идет разминка команды, телекамеры стоят, фотографы с аппаратурой. И вдруг вижу, все «косые» разом как по команде разворачиваются в одну сторону.

У Николая Петровича была манера гулять вокруг поля перед игрой. Он сначала мерил длину, ширину, а потом просто прогуливался. И тут я вижу, что Николай Петрович, почтенный президент знаменитого клуба, высоко поднимая ноги, рвет двести метров по бровке. И не просто бежит, а еще и в поворот на скорости входит, угол режет. Корейцы просто в шоке были от этой сцены, у них всех глаза от изумления круглые стали. Такого от девяностолетнего человека в галстуке они никак ожидать не могли.


Георгий Ярцев: После поражения от «Шахтера» в команде была тягостная атмосфера, все жутко переживали и к следующему матчу подошли очень закомплексованными. На установке Константин Иванович Бесков всегда предоставлял слово обоим Старостиным. Андрей Петрович в присущем ему аллегорическом стиле начал долго и размеренно рассказывать: «Есть такой рояль «Блютнер» – инструмент настоящей фирмы, у него прекрасный звук. А есть наш «Октябрь», на котором великую музыку не сыграешь. Так вот, в прошлой встрече мы были ненастроенным «Блютнером», а «Шахтер» – хорошо отлаженным «Октябрем». И далее в таком же духе. Я смотрю, Николай Петрович, которому времени для выступления оставалось все меньше и меньше, уже занервничал, газеткой начал по сторонам размахивать. И когда наконец Андрей Петрович закончил, его старший брат вскочил: «У тебя все? Так вот, Блютнер-фигунтер, но мы обязаны выиграть! Иначе народ нас не поймет!» И этой фразы оказалось достаточно, мы словно вмиг сбросили с себя тяжкий груз.


Сергей Андреев: Летели мы из Бразилии с того матча, когда я за сборную СССР забил бразильцам на «Маракане». Рейс был, естественно, не прямой, а через Париж. Там мы должны были переночевать и на следующий день через двадцать часов улететь в Москву. В самолете, когда до Парижа остается час-полтора, встает начальник команды Николай Петрович Старостин.

– Пойду побреюсь. А то неудобно, все же руководитель делегации – и небритый.

Копается у себя в багаже и не может найти бритву. Смотрит на сидящего рядом Юру Гаврилова:

– Гаврила, у тебя бритва есть?

Юра достает из сумки станок и лезвие (были тогда такие со сменными лезвиями «Нева»). Старостин берет бритву и уходит в туалет. Через десять минут выскакивает весь в крови, изрезанный:

– Ты, чудила! Ты что мне дал?!
– Как что? Бритву, Николай Петрович!

– Какая это бритва, она же вся шатается и ничего не бреет!

Гаврилов смотрит на станок:

– Так ее же закрутить надо, вот здесь ручка крутится. А вы что, прямо так бриться пытались?

Все в смех. Я вообще себе представить не могу, как Николай Петрович умудрился побриться незафиксированным лезвием, да еще и в болтающемся в небе самолете. Видимо, очень твердая рука была у человека.



Юрий Гаврилов: По установленному порядку мне полагалась от клуба квартира. Чтобы человек мог ее выбрать, выдавались специальные смотровые ордера. Ты его берешь и идешь, смотришь, что за апартаменты. И как-то так получалось, что ни одна из тех квартир, которые предлагали, мне не нравилась.

Однажды после тренировки возвращаю очередной ордер начальнику команда Николаю Петровичу Старостину. Не подошла опять. Николай Петрович сообщает об этом главному тренеру Бескову. Тот уже не выдержал моей привередливости и вспылил: «Надоел этот Гаврилов! Пусть скажет, где ему нужно, а мы уж как-нибудь оформим».

Старостин возвращается ко мне из тренерской:

– Говори, где ты хочешь квартиру. Решим вопрос.

Ну а откуда я знаю, где она должна быть. Ведь нужно, чтобы понравилась.

– Да мне бы, – отвечаю, – где-нибудь напротив Кремля.

Николай Петрович почему-то не сразу сообразил, что я шучу. Пошел к Бескову: Гаврилов рядом с Кремлем квартиру хочет. Бесков кричит:

– Да пошел он куда подальше! Там и строительства нигде нет. Хрен ему, а не квартиру!

Старостин снова приходит к нам в раздевалку:

– Ты, Гаврила, заканчивай шутить, а то со своими шуточками так и умрешь под забором.
– Да, – отвечаю, – под кремлевским.


Николай Петрович и сам был остер на язык. Мы как-то раз летели из Испании, и я в аэропорту в duty free на оставшиеся песеты купил в подарок друзьям бутылок пять мартини и чинзано. Сложил их аккуратно в свою спортивную сумку и решил первым пройти таможенный контроль, чтобы внимания начальства к себе не привлекать. И только подхожу к таможенникам, как за мной тут же появляются Бесков со Старостиным. А у нас тогда со спиртным очень строго было. Если бы Константин Иванович узнал про бутылки – беда! Осторожно ставлю сумку на ленту, но там ведь пять литров. Как ни старайся, все равно звенят. Бесков заинтересовался этим звоном, заглянул даже в монитор у таможенника, но там ничего не разобрать без подготовки. Полосы темные идут по сумке, а что это такое – не поймешь.

Багаж мой с другой стороны выехал, стараюсь осторожно поднять сумку. И опять не получается: все равно что-то там внутри звякнуло.

– Ну все, – думаю, – сейчас точно спросят, что у меня там сложено.

И только делаю шаг, Старостин сзади мне:

– Гаврила, ты давай поосторожней, вымпелы не побей.


Александр Хаджи: Много лет мне довелось проработать рядом с Николаем Петровичем Старостиным, человеком, постоянно создававшим вокруг себя особое настроение.

В середине 80-х Николай Петрович где-то прочитал, что каждая ступенька, пройденная вверх или вниз, добавляет секунду жизни. Тогда это была довольно популярная теория. Поэтому он никогда не пользовался лифтом, всегда ходил пешком. Однажды в Ереване мы выходили из гостиницы, собираясь на игру. Стоим мы со спустившимся по лестнице Николаем Петровичем внизу, ждем, когда вся команда будет в сборе. Приезжает лифт с игроками и братом спартаковского Патриарха Андреем Петровичем Старостиным и на первом этаже застревает – двери не открываются.

Стук оттуда сначала тихий, потом все громче, крики: «Помогите!». Николай Петрович подходит, спрашивает, что случилось. Ему изнутри отвечают:

– Застряли, уже минут десять сидим.

На что он мгновенно им выдает:

– Ничего, посидите. Я десять лет сидел!



Анатолий Исаев: Мой партнер по «Спартаку» Толя Масленкин одно время жил на Большой Калужской, ныне Ленинском проспекте, а потом ему дали квартиру возле «Сокола». Так он зимой по субботам-воскресеньям приезжал в гости к старым друзьям на Калужскую. Они ставили по рублю и играли на эти деньги во дворе в футбол!

И так случилось, что один из болельщиков, видевших это, узнал телефон начальника команды Старостина и позвонил ему:

– Николай Петрович, вот как ваш игрок Масленкин готовится к новому сезону. Они играют сначала в футбол на деньги, а потом на них коньяк пьют!

Старостин звонит Масленкину:

– Анатолий! Про вас рассказывают, что вы во дворе в футбол играете, а потом коньяк пьете. И так каждую субботу! Как это понимать?

Масленкин выдержал паузу:

– Николай Петрович, ну что вы слушаете всяких проходимцев?! Какой коньяк? Что нам, водки не хватает, что ли?


Вообще Толя был немного глуховат, а когда поддаст, вообще плохо слышал. Однажды играли мы несколько товарищеских матчей в Турции: «Фенербахче», «Галатасарай», «Бешикташ».

После одной из игр сидим в номере, играем в карты, выпиваем немного. Толя сидит спиной к двери. И надо же случиться, в номер входят Старостин и главный тренер Гуляев. Время уже двенадцать, отбой должен быть в одиннадцать, а тут такой дым коромыслом.

Мы играли в преферанс, и Гуляев со Старостиным вошли как раз в тот момент, когда Толе надо было объявлять. Масленкин сидит: в обеих руках карты раскрыл. Мы все онемели, но он на нас не смотрит.

Старостин подходит сзади к Толе, кладет ему руку на плечо. Это надо было видеть! Масленкин недовольно руку с плеча стряхивает и, не оборачиваясь:

– Не видите, что я занят?! Пас!

Мы все как засмеемся. Толя обернулся: Старостин, Гуляев! Он аж на стуле подпрыгнул, и ну бежать.

Николай Петрович умел сглаживать углы и умел прощать. Мы это ценили необычайно. И за него, и за родной клуб готовы были умереть. И Толя после того эпизода как футболист еще сильней стал.


Геннадий Логофет: Полуфинал Кубка СССР 1963 года, «Спартак» – «Динамо», переполненные «Лужники», 103 тысячи человек. Мы ведем 1:0, и в самом начале второго тайма Лев Яшин сбивает Рейнгольда. Кому бить? У нас в команде была такая традиция, что пенальти били только неженатые. Потому что, женатый, когда к мячу подходит, о зарплате и семье думает. Потому и бьет плохо. А холостому о чем беспокоиться?

И так получается, что кроме меня неженатых на поле больше и не оказалось. Ну что ж, иду к одиннадцатиметровой отметке, ставлю мяч, смотрю на Яшина. И вижу, что он немного вправо сместился: один угол открыл, другой загородил. А я еще до этого загадал бить в правый угол. «Ну, – думаю, – ладно, отобьет так отобьет. На то он и лучший вратарь мира».

Разбегаюсь, показываю корпусом влево и вижу, что Яшин тоже прыгает влево. И тогда я аккуратно закатываю мяч в правый угол. И не знаю, что тут на меня нашло, я Льву Ивановичу, уважаемому всеми человеку, вслед говорю:

– Куда ты, Вася?!

Он вскакивает, хватает мяч и как засадит им в меня. Но попал в кого-то другого из бежавших меня поздравлять. Всем очень понравилось. Николай Петрович Старостин меня часто потом переспрашивал:

– Ну ты так и сказал? «Куда ты, Вася?» Самому Яшину?!

Хорошо, что сам Лев Иванович на меня зла не держал, у нас с ним потом были очень теплые отношения.




Геннадий Логофет: В Ирландии перед игрой тренерский штаб сборной: Бесков, Старостин и я, были приглашены на прием. Подали горячее, десерт и предлагают кофе по-ирландски. То есть в высоком стакане 50 грамм кофе, 50 виски и 50 взбитых сливок. Мы с Бесковым знали, что это такое, а Николай Петрович нет. Он вообще не пил и не курил. И когда мы еще игроками начинали его травить, мол, Николай Петрович, неужели за всю жизнь ни грамма ни выпил, отвечал: «Было однажды. На собственной свадьбе в меня вкатили бокал пива». С нажимом так на «О» говорил: «бОкал пи-ива».

И мы заказываем по порции айриш-кофе, потом еще по одной, потом и по третьей. И получается, что Старостин выпил разом 150 грамм крепчайшего виски. Садимся в машину, и он начинает петь песни. А песня у него была одна на какой-то опереточный мотив: «Николай Петрович, вы помолодели! Николай Петрович, вы опять молодец!» И так всю дорогу до отеля.

На следующий день мы ему признались, что он нарушил нечаянно режим. Он нам так задумчиво отвечает:

– То-то я смотрю, меня на песняка потянуло!


Валентин Покровский: Однажды был случай в Одессе. В гостинице сидели мы в номере у Константина Ивановича несколько человек: тренеры команды, еще кто-то и я. И немного выпивали. И в ходе вечера регулярно кто-то произносил тосты за Бескова, какой он великий. Подхалимничали понемногу. И вдруг Константин Иванович смотрит на меня и смеется:

– Вот все меня хвалят, один ты ничего не говоришь. Потому что ты в «Спартаке» – человек Старостина. Даю тебе неделю срока, чтобы определиться – я или Дед.
– Не надо мне, – отвечаю, – никакого срока. Я и так скажу – Дед.

Константин Иванович посмотрел на меня внимательно и говорит:

– Вот ты искренний человек, уважаю за это.

Хотя и тогда, и сейчас считал и считаю, что Константин Иванович – великий тренер, но Николай Петрович мне был все же ближе. Он привел меня в «Спартак».

Так я стал одним из буферов между такими глыбами.

Бесков говорил: «Скажи своему Старостину», а Старостин отвечал: «Скажи своему Бескову».




Юрий Севидов: Помню очень много веселых историй, связанных с основателем «Спартака», по сути – советским президентом клуба Николаем Петровичем Старостиным. Специально или нет, но он умел одной фразой свалить с ног всю команду, так что все хохотали до слез. Ребята к Николаю Петровичу тянулись, он был нашим центром, во круг которого все объединялись. Рассказанные им байки навсегда остались в памяти, вот несколько из них.

«У меня на Дальнем Востоке, – рассказывал Старостин, – команда была очень техничная, но все воры. На левом краю играл такой Сенька Поп. И я ему говорю:

– Сеня, ты можешь весь матч отыграть как челнок? Чтобы по своему краю без остановки туда-сюда, все девяносто минут.
– Могу, Николай Петрович, – он отвечает. – Но при одном условии.

– При каком? Что мяса тебе дадим?
– Нет, если вы мне сзади мотор вставите».


В лагере, чтобы освободить от лесоповала, Старостина однажды приписали к оркестру. Он, вспоминая это, говорил: «Ну, я там играл! Слуха никакого, но на басах рвал!»


Некогда «Спартак» зимой участвовал в мини-футбольных турнирах. Однажды заехали аж в Америку. В одном из матчей вели 3:0 и отпустили 6:4. Проиграли, значит, по триста долларов премиальных уплыли. Злые как черти приходим в раздевалку, и начинаются упреки: «Ты не добежал!», «А ты куда смотрел?» Старостин заходит, слушает это все и говорит:

– Ну ладно-ладно, не ссорьтесь.

Затем поворачивается в сторону, достает записную книжку и ручку и негромко так:

– Костюм вельветовый, Мишке-внуку, вычеркиваю!


Алексей Прудников: Николай Петрович был очень яркий светлый человек. Столько забавных случаев с ним связано, но я расскажу случаи трагикомичные – таких тоже было не мало.

Один раз в Харькове играли на Кубок СССР, и дело дошло до серии пенальти. Били-били, и вот Гаврилов, наконец, забивает последний. Все радостные со скамейки слетают. И среди прочих массажист, который сидел рядом со Старостиным. Руки в стороны выбрасывает на ходу и нечаянно кулаком Деду прямо по зубам. Тот брык – и с лавочки набок. Нокдаун. Массажист потом очень извинялся. Николай Петрович в ответ отшучивался и ни разу «боксера» не упрекнул.



И вот мы, игроки, разминаемся, немцы надувают свой воздушный шар, а Николай Петрович с кем-то из руководства стоит неподалеку, разговаривает. И почему-то черт его дернул подобрать лежавшую неподалеку веревку. Разговаривает, а сам наматывает на руку. Тут немцы начали этот шар тестировать, запускать в небо для пробы, и оказалось, что веревка-то как раз к шару и привязана. И она неудержимо тянет за собой Старостина наверх: Николай Петрович фактически начинает вслед за шаром взлетать. Метрах в двух от земли он, наконец, сообразил, что происходит, и веревку выпустил. Отделался всего лишь ушибами. Ни капли не испугался, потом сам над собой ни раз потешался.


Дважды на моих глазах Старостин чуть не погиб в Нью-Йорке. Приехали в отель вечером, вышли утром на улицу. Николай Петрович голову поднимает:

– Какие дома-то здесь высокие!

Засмотрелся на небоскреб, и как начнет падать назад. Еле-еле его Саша Сорокин у самого асфальта успел поймать.

А потом начали мы на сам небоскреб подниматься на обзорную площадку. Впереди идет Старостин, а за ним вся команда. И я одним из первых.
Вот подходим по лестнице к выходу на площадку. Поднимаю глаза: бац, исчез Николай Петрович! Только что здесь был, и нету!

А он вышел из дверей и попал под сильный боковой ветер. На Старостине плащ был широкий, так его раздуло как парус, Деда подхватило и на ограждение бросило. Он между прутьев решетки застрял, еле мы его вытащили. Потом когда уже зашли в застекленный павильончик на самом верху, Николай Петрович с уважением вниз посматривал. Очень он жизнь любил.


Никита Симонян: Когда я работал главным тренером «Спартака», у нас играл нападающий Георгий Князев. Как-то раз мы проводили товарищеский матч в Петрозаводске. И Гера везде был на поле: в защите, в середине, только не на своей позиции. Я его игрой остался недоволен, и в перерыве меняю. Он сидит в раздевалке на лавке, бутсы уже снял, выбивает из них грязь, и тут приходит начальник команды Николай Петрович Старостин. Он тоже, естественно, видел, как Гера играл, поэтому подсаживается к нему поближе и начинает рассказывать, как следует действовать центральному нападающему.

– Ты должен впереди искать свой шанс, биться там, открываться под передачи!

И так весь оставшийся перерыв дает ему установку. Раздается звонок, команды вызываются на второй тайм. Все встают и уходят из раздевалки, Князев остается сидеть. Старостин удивляется:

– А ты чего?
– Меня же заменили, Николай Петрович

– Заменили? Так какого же черта я с тобой тут распинаюсь целых десять минут?!

Ну а как Георгий мог Николая Петровича, с его-то авторитетом, прервать?


Как-то раз возвращались мы с выезда в одну из южных республик. Приехали в аэропорт, ждем самолет. Саша Севидов лег на траву и лежит. Николай Петрович подходит к нему:

– Саша, у тебя такой отличный момент вчера был. Как же ты не забил?
– Понимаете, Николай Петрович, мяч пошел не под ударную ногу, пока я перестраивался, пока прилаживался…

Обсудили этот эпизод, Старостин подходит ко мне:

– Никита Палыч, там Севидов – лежит, очень устал вчера!
– Да как же! Устал! Да он выпимши!

– Да вы что?! А я с ним, шельмой, сейчас разговаривал и ничего не заметил!

Старостин игроков любил. Да не только игроков, всем как отец был.


Помню Николай Петрович как-то возмущался:

– Ну что за принципы сейчас! Дают год дисквалификации, а потом прощают: через три месяца он снова уже играет. Вот мы в 1922 году одного на год дисквалифицировали и выдержали характер! Весь год отсидел.

1922 год в футболе вспоминал. Это еще Ленин был жив!


P.S. Николай Петрович не боялся быть смешным – только самые сильные могут себе такую роскошь позволить. Николай Петрович не боялся быть добрым и даже мягким – уважение к нему от этого становилось только еще больше. Николай Петрович вообще ничего не боялся. Он создавал самый популярный вид спорта в нашей стране. И в одиночку делал столько, сколько сегодня не могут сделать десятки топ-менеджеров.

И пусть его имя в первую очередь связано со «Спартаком», Старостин – это народное достояние, всеобщее. Вечная память, Николай Петрович!
число комментариев:  13