Один из лучших центральных защитников советского футбола семидесятых живет на юге Москвы – недалеко от стадиона «Труд», где играет «Ника». Ольшанский приезжает домой с очередного матча команды, опекаемой Романцевым и Тархановым.

– В «Нике» работаю генеральным директором. Школы в связи с финансовыми трудностями не стало. Осталась команда, играющая в КФК на первенство Москвы. Начальник команды – старший сын Тарханова Эдик, а тренер – младший сын Юра. У него с сердечком что-то – сам в футбол не заиграл. Среди учредителей «Ники» есть еще Олег Романцев и Дима Хохлов.

В прихожей Ольшанского – его портрет, барельеф с мюнхенской Олимпиады, грамота от министра обороны. В гостиной – подаренная на 60-летие огромная ваза с эмблемой «Спартака» на одной стороне и ЦСКА – на другой.

– Жена умерла шесть лет назад. Теперь вот один живу, – рассказывает Сергей Петрович, складывая диван, занимающий большую часть зала, и садясь в кресло у приоткрытого окна. – Друзья зовут в воскресенье в «Лужники» – вот думаю, идти ли. Фанаты в метро один раз чуть голову не снесли.

Ольшанский провел шесть лет в «Спартаке», четыре – в ЦСКА, но начинал в другой московской команде.

– В экспериментальной молодежной сборной, которую создали на базе «Буревестника», я играл центрального нападающего. Нашего тренера Всеволода Блинкова вызвали на чемпионат мира 1966 года, а нам как раз предстоял важный турнир в Сан-Ремо. Блинков попросил съездить с нами Никиту Симоняна. На том турнире я стал лучшим бомбардиром и получил приглашение от «Спартака».

- Что запомнилось в Сан-Ремо?
– Это была моя первая поездка за рубеж. Первый раз на море попал. В Сан-Ремо мы стали чемпионами, хотя среди соперников были сильные итальянцы и немцы. После турнира нас пригласили на фестиваль. Попали на выступление знаменитого шансонье Сальваторе Адамо. Нас как чемпионов усадили в отдельную ложу. Нам всем по 18 лет было.

- Кто побеждал в Италии вместе с вами?
– Вратарь Виктор Абаев, отец вратаря «Волги», пахтакоровец Слава Бекташев, торпедовец Сашка Чумаков, игравший с Ворониным (Сашке потом ногу отняли, недавно умер), Саша Гребнев (его в «Спартак» раньше меня позвали), Вася Курилов из Минска, динамовец Володя Долбоносов.

- Что привезли домой?
– Макасины и водолазку, матери – кофточку. После Сан-Ремо нас повезли в Париж – купил невесте модные тогда сапоги-чулки. У нас они стоили 200 рублей, а там – доллар-полтора. Помню, будущая теща разволновалась, увидев их: «Зина, не бери! Это ж такой дорогой подарок». Себе я чаще всего набирал пластинки. В Бразилии купил альбом Энгельберта Хампердинка, британского певца. Когла летели через Нью-Йорк, на Брайтон Бич купил невесте кроличью шубу.

- Зарубежный шопинг не обходился без курьезов?
– Решили как-то пройтись по парижским магазинам – без денег. Вдруг Володька Редин увидел те же самые сапоги-чулки и рванул в гостиницу за наличными – боялся, что все разберут. Двери в магазине были стеклянные и раздвижные. Так Вовка несся с такой скоростью, что не заметил их, а они не успели раздвинуться. Влетел в них лбом. Продавщицы в панике. Стали лед к шишке прикладывать.

- Бывает.
– Еще один случай произошел с Николаем Петровичем Старостиным. Пошел он как-то закупаться со своим помощником Анатолием Коршуновым. Набрали вещей, идут расплачиваться, а там обед. Касса закрылась прямо перед Старостиным, а у него полные сумки в руках. Ему говорят: «Ноу-ноу!». Старостин сплюнул так и выдал: «Какой нах.й ноу?! Я в Москве все проблемы одним ударом решаю». И бабахнул по прилавку кулаком. Мы все ахнули.

- Кто в советской сборной знал больше английских слов?
– Особых полиглотов не было. Но Гешка Логофет освоил английский и начал учить итальянский. Ему самому это было интересно, готовил себя к тренерской деятельностью.

- Как вы попали в «Спартак»?
– «Буревестник» распустили. Его создавали на четыре года – расчитывали, что хотя бы два человека попадут в основную сборную. Но через два года нас расформировали. Не поверите – из-за того, что взрослая сборная проиграла США. Почему-то гнев председателя Спорткомитета пришелся на нас. В ту пору председателем федерации футбола был локомотивец Гранаткин и он распорядился передать лучших игроков «Буревестника» в «Локомотив», но на нас с Женькой Ловчевым уже положил глаз «Спартак». Строили разные козни, заманивали в «Локомотив», но Старостин сказал: «Держитесь» и мы стояли на своем: «Только в «Спартак». Симонян дал понять, что мы с Ловчевым ему очень нужны, а Старостин ходил по всем вышкам – сражался за то, чтобы мы перешли в «Спартак».

- Каким был Ловчев в юности?
– Быстренький, настырный, техничный. В «Спартак» лихо вошел. Крутиков сломался и Ловчев заиграл слева в обороне. Через год после дебюта в «Спартаке» Женька поехал на чемпионат мира.

- Свой дебют в «Спартаке» запомнили?
– Вышел в Кутаиси с первых минут. Ведем 2:0, выхожу один на один и вдруг защитник Цверава засаживает мне по ахиллу. Упал как подкошенный. Миронова из ЦИТО спрашивает: «Ну что, делаем операцию?». Уточняю: «А что потом – могу и не заиграть?», Отвечает: «Можешь». – «А как без операции?» – «Бинтовать ногу». Так я и стал играть с бинтом. В состав поначалу не пролезал и надумал менять команду. Принес Старостину заявление об уходе. Он спросил: «Ты играть хочешь?» – «Хочу». – «Ну и забирай тогда свое заявление. Если хочешь – добьешься своего».

- И как вы добивались?
– В 69-м мы стали чемпионами, получив в подарок «Спидолы» – такие транзисторные радиоприемники, а в 70-м большинство спартаковцев уехали в сборную. В том числе защитники – Вадик Иванов, Гешка Логофет. Симонян говорит: «Давай попробуем тебя в обороне». Поехали на халтурную игру в Астрахани. Выиграли 2:0, подходит Старостин: «Ты же прирожденный защитник!» А потом Вадик Иванов сломался в Ташкенте и я окончательно закрепился в защите – так, что колом не вышибешь. Когда Вадик выздоровел, сказал мне: «Серег, ну мне здесь делать нечего». Позже на предсезонном собрании ребята выбрали меня капитаном.

- Вы участвовали в мюнхенской Олимпиаде, во время которой палестинские террористы захватили израильскую делегацию. Что в это время происходило с нашей сборной?
– Нам запретили ходить в форме с буквами СССР по Олимпийской деревне. Был такой террорист Меир Кахане. После убийства 11 израильтян (тренеров, спортсменов и судей) он пообещал выкорнуть кого-то из советской делегации. Когда происходили похороны погибших, нам даже запретили на них появляться. В нашем корпусе дежурили и немецкие полицейские, и наши чекисты. Олимпийские игры вообще собирались сворачивать, но затем все же решили провести соревнования до конца.

- Какой матч уцелел в памяти?
– С поляками играли за выход в финал. Вели 1:0, у Блохина была куча моментов, но Дзодзуашвили организовал пенальти, а потом Шолтысек засадил в девятку – проиграли 1:2. За третье место играли с ГДР. Но тогда было правило – если ничья, бронзовые медали получают обе команды. Ну, мы и сыграли 2:2.

- Журналист Лев Филатов написал про чемпионство «Зари» в 1972-м: «Никогда прежде мышиный шлейф сомнительных слухов не сопровождал чемпионов». Вы замечали странности в том сезоне?
– К нам подходили в конце чемпионата – из «Кайрата», «Пахтакора». Но мы со всеми играли в полную силу. Зато на следующий год ввели абсурдное правило, по которому после каждой ничьей пробивали пенальти. Игроки его не признавали. Однажды Женька Ловчев в серии пенальти против Тбилиси специально засадил в угловой флажок – чтоб показать, что не дело выявлять победителя таким образом. Бывают же боевые ничьи.

- Кто лучше всех исполнял пенальти в том «Спартаке»?
– Миша Булгаков, левый край. Когда разбегался, отходил чуть ли не до центрального круга – такая манера у него была. Он невысокий, ножки маленькие, вот и бежал от центра, чтобы сильней удар был. Мишку в команде любили – звали его Курский Соловей. Дружили с ним после окончания карьеры. Когда я работал тренером дубля ЦСКА, Миша просился ко мне помощником. Пришел к нему как-то на день рожденья – а там артист Церишенко, его сейчас по телевизору часто показывают. К сожалению, у Миши Булгакова не сложилась семейная жизнь. Почувствовал, что жена изменяет, ушел из семьи и вскоре выбросился из окна. Осталось двое детей.

- С кем еще дружили в «Спартаке»?
– С Женькой Ловчевым, Славкой Егоровичем. С Колей Абрамовым жили в одном доме. Шефствовал над нами Анзор Кавазашвили. В том, что стали чемпионами в 69-м, наполовину заслуга Анзора.

- Как проводили выходные?
– Шли всей командой в Оружейные бани на Маяковке. С утреца приходил массажист, занимал лавочки. Часто, особенно после выигрышей появлялся Николай Петрович Старостин. Усядется на лавку и начинает с нами игру разбирать: кто как сыграл. Затем все вместе шли в ресторан «София». Обедали. Было и спиртное – но только в выходной.

- Когда у «Спартака» начались проблемы?
– Симонян ушел в «Арарат» и сделал с ним золотой дубль. Нас возглавил Николай Гуляев. Безобидный тренер, но некоторые его упражнения не шли, квадраты какие-то, а он все равно их давал. Только он отходил – мы по-своему тренировались. Сашка Минаев, правый полузащитник, записывал за Гуляевым афоризмы: «Беги бегом», «Подавай угловой на уровне метр двадцать» и так далее. Разборы игры Гуляева были для нас лучше любого концерта.

- Весело тогда было в Тарасовке?
– Наша база тогда представляла собой двухэтажное деревянное здание, которое дрожало, когда мимо проезжали электрички. Там же сидел сапожник, который шил на бутсы и готовил шипы. Когда играл дубль, в Тарасовку приезжало две тысячи болельщиков – на каждый матч. Однажды Гешка Логофет привез в Тарасовку Савелия Крамарова. Целое событие для нас было. За «Спартак» вообще много актеров болело. Коршунов из Малого театра, Плучек из Театра Сатиры. В фойе Малого театра хранится мяч с нашими подписями. Мы же на игры всегда отъезжали от Театральной площади – там была остановка автобуса. Когда играл за ЦСКА, на базу в Архангельское приезжал Юрий Кузьменков – Федоскин из «Большой перемены».

- Как вам удавалось избегать призыва до 27 лет?
– Я специально учился в институте так, чтобы на каждом курсе задерживаться по два года. В итоге протянул десять лет. Думали, что вопрос с армией уже решен, но вмешались большие силы – министр обороны Гречко и Анатолий Тарасов, работавший с футбольным ЦСКА. Призвали меня, капитана «Спартака» и олимпийской сборной, и Вадима Никонова, капитана «Торпедо». Но вместо ЦСКА его отправили в Чебаркуль, а меня – на Камчатку.

- Зачем вас посреди сезона выдернули из «Спартака», если в ЦСКА все равно не перевели?
– Хотели показать свою силу – вот что мы можем сделать с такими людьми. Старостин рассказывал, что было совещание в ЦК. Схватились партийные, болевшие за «Спартак», и военные. «Все равно он в ЦСКА будет играть» – говорили партийные. «Играть? Нет, он будет служить». 25 мая я сыграл за олимпийскую сборную против Югославии, а 28-го, в мой день рождения, ко мне приехал майор из военкомата. Оказывается – поступил личный приказ министра обороны Гречко заслать меня в Петропавловск-Камчатский. А Гречко был вторым человеком в стране. Прилетаю на Камчатку. Офицеры глазам не верят: «Мы же тебя видели три дня назад – за сборную играл. Ты, наверное, убил кого-то и тебя спрятали сюда, чтоб не сажать». Посмеялись.

- Да, забавно вышло.
– Дело получилось резонансное. Николай Озеров письма наверх собирался писать, как узнал. Обычно-то футболисты-призывники попадали в ЦСКА, смоленскую «Звезду», в крайнем случае – в СКА Хабаровск. А тут капитан «Спартака» и сразу на Камчатку – и никакого футбола. Играть запрещали, так я стал чемпионом Камчатской области среди военных по прыжкам в длину. Должен был ехать на соревнования в Хабаровск. Начальство испугалось: вдруг увидят, что Ольшанский прыжками занимается.

- Чем занимались на службе?
– Рубил дрова. Два километра до Тихого океана. Сопки вокруг. 40 минут езды от Петропавловск-Камчатского. Должность называлась – помощник гранатометчика. Когда была учебная тревога, я находился в казарме. Хотя мне было 27, кровать стояла прямо у входа – как у самого молодого. Говорю: «Я ж не смогу за 40 секунд одеться». В итоге лег спать в форме. Вскочили. Схватил ящик с гранатами и побежал на позицию.

- Долго так бегали?
– Пробыл на Камчатке месяц. Пришла телеграмма: у полугодовалой дочки обнаружили проблемы с желудком. Требовалась операция. Солдатам тогда нельзя было летать. Было положено сначала плыть на корабле, а затем восемь суток ехать на поезде. Но офицеры поняли, что у меня дело срочное, собрали денег на самолет и я полетел в Москву. Было распоряжение министра обороны, чтоб духу моего не было в Москве до декабря, так что светиться мне было нельзя. На Камчатке предупредили: сначала реши вопросы с дочкой, и только потом иди в военкомат. Иначе забреют и больше не пустят в Москву.

- Так и сделали?
– Валентин Бубукин заметил меня на матче дублей и пригласил к Тарасову. Он спросил: «Хочешь в Москву? – «У меня дочка только родилась, теперь болеет. Конечно, хочу». – «Ну, хорошо. Будешь в ЦСКА. Иди отмечайся в военкомат». Божился, что все будет нормально, но обманул. Всю Камчатку построили: «Как могли отпустить солдата в Москву?» А меня задержали в военкомате на день. Один майор, болельщик «Спартака», успокоил: «Ладно, сейчас улетишь». – «Как, опять на Камчатку?» Я-то уж думал, что остаюсь дома. Посадили в автобус с сопровождающим и вручили билеты – уже не на Камчатку, а в Хабаровск.

- Уже лучше.
– Стал играть там за СКА. Посещаемость сразу выросла. Всем было интересно посмотреть на игрока сборной. Жил в пансионате на берегу Амура, прямо на территории стадиона. Думали, капитан сборной будет в Хабаровске дурака валять, но я с полной отдачей играл. Помню, в Благовещенске лупили меня всю игру и приговаривали: «Это тебе не высшая лига». Судьи не обращали на это никакого внимания. Однажды играли с красноярским «Автомобилистом» – так против меня действовал Олег Романцев. Тогда и познакомились.

- Как все-таки перешли в ЦСКА?
– В Хабаровске предлагали квартиру. Говорили: «Создадим все условия, привози жену». Но я уехал в отпуск в Москву. А там как раз сняли Тарасова и пригласили Бескова, который пообещал взять меня в ЦСКА. Но Бесков не договорился о чем-то с военными руководителями и вместо него пришел Мамыкин. Тот самый, кому Высоцкий посвятил строчку: «Вы слышали, Мамыкина снимают? За разврат его, за пьянку, за дебош». Мы шли внизу и Мамыкина сменил Всеволод Бобров. Но и он рассорился с военными и – хотя команда была за то, чтобы Боброва оставить – его уволили. Бобров очень тяжело переживал ту отставку.

- Каким он был в быту?
– Бобров – великий спортсмен, но простой человек. Зимой иногда выпускал нас тренироваться в хоккейной коробке. Занимался вместе с нами, ногу мог поднять выше головы – даже мы, молодые, так не умели. Дружили с ним в последние годы его жизни – я ведь был капитаном ЦСКА. Ездили отдыхать с женами.

- Какой-то из матчей ЦСКА – «Спартак» запомнился особо?
– Да нет, для «Спартака» в семидесятые главным соперником было «Динамо». Старостин всегда говорил: «Динамо» обыграйте – и считайте, что свое дело сделали». Видимо, у него такое отношение к органам с сороковых, когда его сослали в ГУЛАГ. Намного тяжелее, чем с ЦСКА, для «Спартака» складывались и игры с «Торпедо» – неудобный был соперник.

- Как проводили время на армейской базе в Архангельском?
– Жили вместе с хоккейной командой ЦСКА. Сблизился с Михайловым, Харламовым, Третьяком, Фетисовым. Спортсменам ЦСКА часто устраивали партийные собрания – там познакомился с баскетболистом Едешко, с ватерполистом Кабановым, с фигуристами Родниной и Зайцевым. Когда Валера Харламов расписался со своей женой, привез в Архангельское шампанское. Пригубили в закутке на кухне узким кругом. Валера, хоть и гениальный игрок, был спокойным и душевным парнем. Кстати, и в футбол неплохо играл.

- Вы поработали не только с Симоняном и Бобровым, но и с Бесковым. Какие с ним отношения сложились?
– Бесков сделал меня капитаном в сборной. Ко мне Константин Иванович относился хорошо. Помню, завоевали право на участие в монреальской Олимпиаде, но вместо Бескова поставили Лобановского, а он повез на Игры киевлян. Даже Женьку Ловчева отцепил.

- Самое необычное происшествие, случившее с вами в сборной?
– Поехали на месяц в турне по Южной Америке. Бах – приходит тренер Парамонов и заявляет: «На основании ваших игр, Ольшанского и Онищенко зовут на прощальный матч Гарринчи на «Маракану». А мы уже домой собирались, совсем невмоготу было играть после месяца путешествий. Парамонов: «Нет, надо быть». Третьим напросился Женька Ловчев: «Можно я тоже сыграю?»

- И как все прошло?
– На «Маракане» 130 тысяч. Против нас играли Пеле, Гарринча, Джалма Сантос. Проиграли 2:1. Трава жесткая, пекло. До конца особо не осознавали, что играем против великих игроков, чемпионов мира. Только сейчас понимаешь, с какими людьми на одно поле выходили.

- Чем еще удивила Южная Америка?
– Играли в Боливии. 4000 метров над уровнем моря. Облака были ниже, чем аэродром, на котором мы приземлились. У Володьки Онищенко кровь пошла. Не мог играть. То же у Витьки Звягинцева из «Шахтера». А я нормально переносил. Люблю жару, хотя у нас многие помирали от такой погоды.

- Как вам работалось с армейским дублем?
– У меня играли Димка Кузнецов и Игорь Корнеев, которые позже стали чемпионами страны. Корнеев переходил из «Спартака» со сложностями, приходилось уговаривать. Кузнецов рвался в «Торпедо», долго вели переговоры с его отцом. Заняли с дублем второе место, но основная команда вылетела, а клубам первой лиги иметь дубли не полагалось. По окончании сезона договорились, что перейду в штаб к Юрию Морозову. Возвращаюсь из отпуска, а на моем месте – Валентин Бубукин. Оказалось, что Бубукина, своего давнего друга, пролоббировал Тарасов.

- А как попали в Африку?
– Юрий Нырков, защитник команды лейтенантов, отвечал в генштабе за отправку специалистов в дружественные страны. Здесь мест не было, предложили армейскую команду в Гвинее-Бисау: «Там будет тяжело, самая отсталая страна в Африке. Мамыкин пробыл там три месяца и сбежал». Мне деваться некуда – поехал на три года. Финансовые запасы-то закончились. рассказывали, что до меня в Гвинее-Бисау работал какой-то лыжник из Ленинграда. Но команда его не восприняла, сразу поняли, что в футболе он не смыслит.

- Уехали с семьей?
– Направляли с женой, но я ей сказал: «Устроюсь, потом прилетишь». Жил не в военном городке, а рядом с футбольным полем. В коттедже бывшего португальского офицера. Сотрудник посольства, Славка, игравший за юношеский «Спартак», помог сделать ремонт в моей лачуге. Покрасил, установил кондиционер, душ. Жена приехала через пять месяцев.

- Как общались с местными?
– Первым делом мне заявили: «Переводчика у нас нет. Не найдешь общего языка с игроками – уедешь обратно». Но в моей команде играл футболист, который учился в советской военной академии. Сажал его рядом и проводил установки с его помощью. Записывал основные выражения в тетрадку. Потом я спокойно заговорил на креольском – это такой испорченный португальский. На тренировках общались с игроками без проблем. Еще я пошел на хитрость – нас ведь тогда изводили всякими партийными лекциями. Так я назначал на это же время тренировки и прогуливал партсобрания.

- Как проводили свободное время?
– Каждое воскресенье собирались на морской базе. Там жил Иван Едешко, тренировавший баскетбольную команду. Разыгрывали однодневные турниры. Выиграли их штук десять – в итоге каждый мой футболист получил по кубку. У меня вон тоже стоит трофей из Гвинеи. А еще советские суда заходили в наши порты, добывали рыбу. Нас с Едешко звали туда выступать перед моряками. В подарок получали по блоку рыбы. Кроме того, в Гвинее устраивали карнавалы – с масками, змеями, чучелами. Такой же, как в Рио.

- Самый запоминающийся матч вашей гвинейской команды?
– Однажды к нам приехала «Красная Пресня», которую тренировали Романцев с Ярцевым. Переживали перед игрой. Говорю: «Да не бойтесь, обыграете вы нас». Так и вышло – «Пресня» выиграла 2:1. Играли на песчаном поле.

- Как добирались на матчи?
– Садились в «студебеккеры» типа наших «уралов». Я в кабину, команда в кузов – и тряслись часа два в сорок градусов жары. Если нужно было играть на другом острове, грузились в вертолет Ми-8. Помню, отыграли игру, возвращаемся к вертолету, а наши пилоты пьяные. Оказывается, когда в Гвинее вызревает плод кажу, типа нашей сливы или персика, его выжимают и спустя день на солнце он превращается в брагу. В эти дни вся страна ходит под шофе. Когда летели домой, молил Бога, чтоб хотя бы не в океан грохнулись. На суше от нас еще что-то может остаться. А в океане сразу сожрут. Но приземлились нормально – пилоты, видимо, привыкли в таком состоянии летать.

- Что вас поразило в Гвинее?
– С двенадцати до четырех – мертвое время. Никто не работает. Все лежат, спят. До моего приезда команда питалась раз в день. Я пробил ребятам двухразовое питание. Сам боялся есть их еду – у них в основном рис и рыба. Готовил себе сам. Во дворе у меня росла папайя, бананы – куст срежешь, вскоре новый вырастает. Когда приехал в Гвинею, мне сказали: «Посади ананас, к твоему отъезду как раз вырастет».

- А вы?
– Посадил стебелек перед своей хижиной, через два с половиной года действительно вырос. Кроме того, два раза в год приплывал корабль и мы набирали себе продуктов на полгода. Однажды случился отлив и корабль оказался на мели – часа два ждали прилива. Дома следили, чтобы электричество не исчезало – иначе бы все продукты пропали. Так мы с еще двумя русскими семьями дежурили посменно: заливали солярку, крутили дизель, чтоб всегда было электричество.

- Чем занимались после возвращения из Африки?
– В Гвинею-Бисау улетал капитаном, а вернулся майором. Устроился в отдел спортигр ЦСКА – работал с баскетболистом Стасом Ереминым и гандболистом Жуком.

- «Спартак» с ЦСКА не забывают про вас?
– «Спартак» после каждого сезона собирает ветеранов – и тех, кто недавно закончил, и среднее поколение, вроде нас, и легенд – Исаева, Парамонова, Симоняна. Дарят подарки. Устраивают турнир, в котором играют Романцев, Ярцев, Хидиятуллин. Романцев одно время не играл, но сейчас снова на поле выходит. В ЦСКА каждый ветеран в день рождения получает от Гинера финансовую поддержку. Кроме того, Гинер платит каждый месяц пенсию. Спасибо ему.

оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи!